— Думаешь, этот Бондарев сможет нам помешать?

— То, что он нам не помощник, — очевидно.

Кечинов молчал минут пять — размышлял, прикидывая возможные варианты развития событий. Наконец молвил:

— Неплохо бы этого Бондарева в глазах президента скомпрометировать.

— Уже думал. Не успеем. Поезд завтра в восемь утра.

— Тогда… А может, ему тоже какой-нибудь несчастный случай организовать? Ну, как твои люди на железной дороге. Успеешь?

— Об этом я тоже думал. Боюсь, что будет очень подозрительно. Еще Сигов остыть не успел — и тут новый жмур.

— А если организовать ему несчастный случай на глазах множества незаинтересованных очевидцев? И чтобы все в один голос сказали, что это действительно несчастный случай? Мало ли чего… Превышение скорости в автомобильной поездке, переход улицы на запрещающий сигнал светофора, несоблюдение мер безопасности… Главное — чтобы он ничего не заподозрил. Несчастный случай должен быть стопроцентным! Окончательным! Реальным!

— А это — мысль, — почти согласился чекист. — Правда, исполнители должны быть экстра-класса.

— У тебя на Лубянке такие, конечно же, есть.

— Есть. После ликвидации Бондарева этих спецов надо будет представить к высокой правительственной награде. В закрытом списке, как и положено. После чего организовать какую-нибудь автомобильную катастрофу им самим.

* * *

Клим вернулся в Коломенское только после обеда и сразу же приступил к сборам. Бондарев не любил обременять себя ненужными вещами — небольшая дорожная сумка вместила все необходимое для путешествия. Поразмыслив, он решил прихватить с собой парочку почтовых голубей — подарок Василия Прокофьевича. Голуби всегда возвращаются в свою голубятню. Как знать — может, это их качество пригодится и в спецпоезде, нашпигованным электроникой?

Телефонный звонок застал хозяина дома как раз в тот момент, когда он запасался кормом для птиц. Звонившая — судя по голосу, молоденькая девушка, — представилась работницей регистратуры районной поликлиники и сообщила, что Бондареву Климу Владимировичу необходимо срочно пройти флюрографию.

— Или сегодня до восемнадцати нуль-нуль, или завтра с девяти нуль-нуль до четырнадцати тридцати.

Звонок совершенно не вызывал подозрений — как человек, следящий за своим здоровьем, Бондарев каждый год проходил углубленный медосмотр. А на флюрографии он действительно был лишь в прошлом году. Естественно, поход в поликлинику завтра ему не подходил. Пришлось собираться.

Спустя минут двадцать Клим, получив в регистратуре талончик, поднимался на лифте на последний этаж. В рентген-кабинет, как это обычно бывает по вечерам, змеилась очередь. Впрочем, спустя минут пять из-за двери появилась медсестра, объявившая, что желающие пройти флюрографию «на коммерческой основе» могут спуститься в цокольный этаж.

Естественно, Бондарев не преминул воспользоваться предложением. Попасть в цокольный этаж можно было и по лестнице в восемь маршей, однако грузовой лифт значительно сокращал время и расстояние.

Длинный коридор, ведущий к лифту, был почти пуст — лишь на скамейках у дверей скучало несколько старушек, ждущих очереди на прием. Выйдя на площадку лифта, Клим нажал кнопку вызова, и тут же боковым зрением засек молодого санитара, толкающего перед собой операционные носилки на колесиках. Новенький белый халат на его плечах топорщился от избытка крахмала.

— Вот кто мне поможет! — обрадовался санитар и, как показалось Климу — с неискренним энтузиазмом. — Мужик, помоги-ка носилки в лифт затащить!

Взявшись за передние ручки, Бондарев встал спиной к лифту. Сдвоенные створки лифтовой двери с мягким чавком разошлись, и тут Клим почувствовал, ощутил позади себя странный холодок… Тем временем санитар чуть подал каталку на себя и с силой толкнул ее вперед, на Клима. Повинуясь скорее инстинкту самосохранения, чем логике, Бондарев успел отскочить, вильнуть в сторону, и санитар с носилками по инерции влетел в кабину грузового лифта…

Впрочем, никакой кабины и не было. Открывшиеся створки двери обнажили жерло лифтовой шахты с тросами, тяжелыми противовесами и шершавыми бетонными стенами. Мгновение — и со дна шахты донесся жуткий звук падающего тела, перекрываемый металлическим скрежетом разлетающихся носилок.

Все произошло практически мгновенно, однако Бондарев не потерял присутствия духа. Подойдя к открытой двери лифта, он подергал створки и сразу определил, что они надежно заблокированы. Затем скосил глаза на дно шахты. В неясном полумраке смутно различался изломанный силуэт санитара, лежащий на свернувшихся носилках. Несомненно, он был мертв. Затем взглянул вверх. Кабина лифта застряла на пятом этаже.

Все произошедшее выглядело слишком подозрительно и наводило на мысль о неудачном покушении.

Площадка лифта мгновенно набухла толпой любопытствующих и сочувствующих. Остроносая тетка с желтым лицом урологической больной осторожно выглянула в шахту и заголосила:

— Убили, касатика! Убили, родненького!

— Пешком-то в его возрасте надо ходить, — возразил пожилой интеллигент в очках. — Вот я в его время…

— Врача вызовите, врача! — надрывалась беременная молодица. — У кого телефон есть? В «скорую» позвоните!..

Милиция, прибывшая в поликлинику спустя полчаса, констатировала несчастный случай. Техническая экспертиза довольно быстро установила, что в лифте не сработало какое-то реле и что дверь на четвертом этаже открылась по чистой случайности. Никакого злого умысла в этом не просматривалось — разве что халатность техников «Мослифта», не проводивших профилактический осмотр вовремя.

Личность погибшего была установлена сразу же. Как и предполагал Бондарев, это был не местный санитар, а медбрат с подстанции «скорой помощи», которого никто в поликлике никогда прежде не видел. Никаких документов, объясняющих его присутствие тут, обнаружено не было. Каким образом он попал в здание с операционными носилками — также оставалось загадкой. Да и менты почему-то не очень спешили связываться с подстанцией, где работал погибший…

Как бы то ни было, но в восемь вечера Клим вернулся домой. Клетка с почтовыми голубями стояла на каминной полке, как раз под чучелом огромного волжского сома, свисающим с потолка. Собранная дорожная сумка висела на спинке кресла.

— Кажется, ничего не забыл, — вполголоса прикинул Бондарев, вспоминая, что еще может понадобиться в дальнем путешествии. — Жаль только, что флюрографию не прошел. Ничего — придет время, и я вас всех просвечу!..

* * *

Президентский поезд, извиваясь на рельсах гигантской гусеницей, неторопливо катил по равнине. За окнами проплывали низкие шиферные крыши поселков, изумрудные поля и спокойные озерца, в которых поблескивало утреннее солнце.

Бондарев на правах нового коменданта неторопливо обходил вагоны, знакомясь с обстановкой и вникая в суть. Конечно, непростой статус поезда предполагал многочисленные излишества, но увиденное просто поражало воображение. Вагон-холодильник, вагон-кухня, вагон-ресторан, вагон спецсвязи, два вагона охраны, способной на любые подвиги, — и это было далеко не все. Спецпоезд был способен отразить налет штурмовой авиации, передвигаться по любой зараженной местности и, наверное, несколько месяцев автономно просуществовать в условиях глобальной ядерной войны.