он куда мрачнее, чем накануне, и Вика на всякий случай повернула назад, но была замечена.

— Милая, ты уже пришла?

— Да… Я… на кладбище сходила. — Она навесила на лицо траурное выражение, однако это не помогло.

— А что так далеко? И у нас ничем не хуже.

— В… в смысле?

Вика нерешительно подошла, внимательно к нему приглядываясь. Издевательского тона Лев почти никогда себе не позволял, а если и позволял, то в отношении людей, которых безгранично презирал. О ее приключениях на кладбище он вряд ли знает, так что… Опять соседи наплели что-то о ее прошлом?

— Сама полюбуйся! — Жестом фокусника Лев снял крышку с коробки, и Вика брезгливо шарахнулась, увидев внутри крысиный труп. Зрелище было настолько неприятным, что к горлу подкатила тошнота, и она резко отвернулась. Лев великодушно вернул крышку на место и продолжил копать ямку, пока Вика приходила в себя.

— Вынес бы на помойку, — наконец пробормотала она, все еще не в силах избавиться от впечатлений. — Где ты вообще ее нашел? Не воняло же вроде.

— На крыльце.

— Как? На крыльце? Ну, значит, кот какой-нибудь.

— Да, я тоже так подумал. А потом увидел рядом записку. — Лев вытащил из кармана клетчатый клочок бумаги, на котором вырезанными из газеты буквами было написано: «Убирайся!»

— Обычное дело, — хмыкнула Вика. — Мы тут и не такое… — Под его мрачным взглядом она осеклась и серьезнее добавила: — Они добились своего, мы же и правда уезжаем.

— Неправда, — передразнил Лев. — Мои колеса доставят только через пару дней, и ты бы знала, во что мне это влетело! В этой дыре о нормальных машинах никто не слышал. А крысу я хороню, потому что ее замочили из-за нас! Мы ей должны!

— Ну, прям так уж из-за…

— А из-за кого? Из-за твоего деда? Его тоже отсюда гнали?

— Не смогли, — с некоторой гордостью сказала Вика, хотя повод был так себе. — Я это улажу, идет? Больше не будет никаких подарков на крыльце. Обещаю!

— Интересно, как будешь улаживать? И у них ребенка сопрешь?

Вика, нежно протянувшая руку к его плечу, отшатнулась, как от пощечины, и с болью во взгляде опустила глаза. Лев гневно сжал челюсти, посмотрев на нее, с усилием выдохнул и чуть мягче сказал:

— Ты знаешь, какие слухи о тебе ходят? Да полгорода считает, что это ты похитила Василия. Слава богу, хоть ваш мент так не думает, я с ним сегодня общался. Но это — вопрос времени, когда его заставят присмотреться к тебе внимательнее. И что он увидит?

— Ничего, — буркнула Вика.

— Очень надеюсь. Ты знаешь, от кого этот сюрприз? — Он кивнул на коробку. — У тебя здесь враги?

— Нет у меня врагов, только пара мелких мерзавцев.

— И эти мерзавцы уверены, что ты сперла ребенка, чтобы отомстить Евгении за какие-то ваши детские терки. Ну как это вообще? Тебе самой-то не странно?

— Не особо…

— Вика… Это ведь не шутки. Сегодня крыса, а завтра что?

— Я же сказала — разберусь!

— Чтоб я утром твою отрезанную голову тут обнаружил? Давай-ка мотай домой на автобусе или еще на чем. Я приеду через пару дней, как закончу с ремонтом машины.

— Это — моя земля, — по слогам произнесла Вика и сама себе удивилась. — Если кто-то хочет мне что-то сказать, я его выслушаю.

Лев взглянул на нее с заметным беспокойством, но промолчал. Произнеся над могилой крысы пару слов сожаления, он отправился намывать внедорожник, явно рассчитывая надолго себя занять, а Вика, вопреки его возражениям, пошла искать убийцу крысы.

Вариантов было много, даже чересчур, но начать она решила с тех, у кого имелись по-настоящему серьезные причины ненавидеть ее деда, а может, и ее саму.

Ветхий домишко все еще возвышался на холме под одинокой скрюченной березой, как и двадцать лет назад. Теплиц и грядок рядом не осталось, поросший мхом колодец, видимо, давно не использовали, детская площадка превратилась в кладбище металлолома, из которого уныло торчали ржавые качели. Вика почувствовала дурноту.

* * *

— Вика, ну Вика, слезай, я тоже хочу! — веснушчатый лопоухий мальчик ухватился за качели, чтобы их остановить, но Вика легким движением руки его оттолкнула, и тот оказался на земле.

Двое других мальчиков, тоже девяти-десяти лет, принялись заливисто смеяться над пострадавшим, а тот горестно разглядывал ссадину на ладони. Вике стало его жаль, но она не хотела этого показывать и раскачивалась все сильнее и сильнее, пока не послышался оглушительный треск.

Рухнув вместе с качелями, Вика пару мгновений посидела с ошарашенным видом, поднялась и озадаченным взглядом обвела поверженную конструкцию, прикидывая, как ей за это влетит. В доме хлопнула дверь, дядя Миша, папа мальчишек и хозяин качелей, торопливо приближался, на ходу доставая ремень.

— Простите, — тихо пробормотала Вика, — я не хотела…

— Кто? Кто из вас это сделал? — сурово осведомился дядя Миша.

— Я просто качалась…

— Кто из вас не уследил за безопасностью девочки, да еще нашей гостьи? Ну? Отвечайте!

Мальчишки потупились, стараясь не смотреть на отца, а Вика вдруг ощутила внутреннее торжество, почти всемогущество.

— А чего у вас качели ничем не закреплены? — нахраписто спросила она. — Так и шею можно свернуть!

Дядя Миша уставился на нее как на диковинную зверушку и, встряхнув ремнем, направился к ней. Лопоухий мальчик, которому так и не удалось покачаться на качелях, заслонил Вику собой.

* * *

Вика встряхнула головой, не сразу сообразив, где находится. От влажной земли намокли джинсы, рука судорожно сжимала пучок сорванной травы, кривая береза будто извивалась в нелепом танце. Вика согнула вмиг ослабевшие ноги в коленях и попыталась встать. Удалось это не сразу, но к тому моменту, как она все-таки поднялась, береза перестала плясать, а выглянувшее из-за облаков солнце добавило в пейзаж немного жизни.

Снова обморок? Или сон? Что это такое? Откуда вдруг явилось дурацкое воспоминание из того времени, о котором давно следовало забыть? Вика снова взглянула на качели и поскорее отвернулась.

Дядя Миша недолюбливал ее деда, но ее саму — вроде бы нет. По крайней мере, явно этого не демонстрировал. Прошло двадцать лет, сколько ему