Высвободил из девичьего захвата руку.

Сказал:

– Всё будет хорошо, Лена. Оставайтесь здесь. Я скоро вернусь.

Глава 4

Дверь в свою комнату я прикрыл – чтобы не травмировать психику юной гостьи сценой моего общения с её нетрезвым папашей. Не спеша сменил домашние тапки на уличные ботинки (ещё холодные и влажные). Я не гадал, кто именно сейчас топал ногами, шумно пыхтел и терзал кнопку звонка за дверью. Потому что знал: этот шум предшествовал появлению на пороге моей квартиры разъярённого толстощёкого соседа. Я не сомневался, что слышал точно такие же звуки и в «прошлое» третье сентября. Ведь ещё по дороге из школы домой я воскресил подробные воспоминания о событиях того дня: и конкретно – о непрошеном визите в мою квартиру пьяного отца Лены Кукушкиной.

В «тот» раз Кукушкин ворвался в нашу прихожую, будто рассерженный бык. Он тогда буквально отбросил меня со своего пути. Я врезался после его толчка плечом в стену и неподвижно замер – ошалело таращил глаза, следил за беспардонными действиями своего соседа. Кукушкин в тот раз ещё с порога увидел свою дочь; вбежал в мою спальню – отвесил Лене звонкую оплеуху. Звук от его удара прочно засел в моих воспоминаниях. Как и визг котёнка, которого Кукушкин пинком отбросил под кровать. «Стерва!» – вспомнил я крик соседа. Не забыл и то, как он схватил свою дочь за тонкую косичку и поволок жалобно скулившую Лену прочь из моей квартиры – точно непослушную собачонку на поводке.

Я завязал на обуви шнурки, топнул толстыми подошвами по полу. В дверь застучали кулаками – под напором соседа затрещала дверная коробка. Я снял очки, сунул их в карман висевшей на крючке куртки. Мир тут же утратил чёткие очертания, превратился в скопление разноцветных пятен. Я несколько раз сжал и разжал кулаки – размял пальцы. Отметил, что сердце в моей груди билось неторопливо и спокойно – будто перед обычным тренировочным спаррингом. Выстроил в мыслях цепочку дальнейших действий: продумал её сегодня ещё до появления на моём пороге Лены и Барсика. Не дал волю своему воображению – оно не превратило пьяного соседа ни в грозного соперника, ни в стихийное бедствие.

Правой рукой я вцепился в дверную ручку – левой открыл замок. Дверь тут же рванула к моему лицу. Но не добралась до него: ударилась о мой ботинок. В нос мне ворвался украшенный ароматом чеснока спиртной запах. Я невольно затаил дыхание. Сощурил глаза. В дверном проёме увидел силуэт Кукушкина. Не разглядел выражение его лица. Но не сомневался, что сосед (как и в прошлый раз) кривил губы и сверлил мою переносицу грозным взглядом. Не изменился и его наряд. Кукушкин пока не облачился в домашние треники. Но снял дома рубашку. Полосатые подтяжки свисали с его мешковатых брюк подобно аксельбантам. А на его ногах я скорее угадал, нежели рассмотрел, одетые на босые ноги тапки со стоптанными задниками.

– Уйди, пацан! – выдохнул мне в лицо толстощёкий сосед.

Он и навалился на дверь – подошвы моей обуви заскользили по полу.

Я не выпустил дверную ручку (да и дверные петли выдержали напор нетрезвого Кукушкина).

– Где эта стерва?! – прошипел сосед.

Я вновь едва не задохнулся от смрада его дыхания. Но не задохнулся – лишь прослезился (мутная мокрая пелена заволокла мои глаза, плохо видевшие без толстых линз очков).

– Где она?! – повторил Кукушкин.

Он ринулся в щель между стеной и дверью – натолкнулся на преграду в виде моего худощавого тела.

Но он не снёс меня со своего пути: в этот раз я не сдался и не отступил.

– Стоять, бояться! – прокричал я ему в лицо.

Брызгами слюны оросил раскрасневшиеся щёки Кукушкина.

Тот сбавил напор – посмотрел мне в глаза.

– Куда ты прёшь, скотина?! – спросил я. – Вали нахрен из моей квартиры!

Даже без оков я рассмотрел удивление в глазах соседа.

Подумал вдруг, что если Лена мне напоминала горностая, то её папаша больше походил лицом на здоровенного хряка.

– Что ты сказал, щенок?! – произнёс Кукушкин.

Он вскинул руку, смял ткань на моей груди.

– Как ты меня назвал?! – спросил сосед.

Он дёрнул меня за рубашку; но притянуть к себе не сумел: я упёрся плечом в дверь.

– Скотиной, как же ещё, – тихо сказал я (помнил, что в комнате за моей спиной к нашему разговору прислушивалась семиклассница).

Отметил: рука соседа ко мне уже «пришла» (как говорил мой тренер по рукопашному бою.) Я «прихватил» её: прижал к себе сжимавшие мою рубашку пальцы. И резко пнул Кукушкина ногой в голень – для того я и надел ботинки. Попал точно в цель. Мужчина пошатнулся. Я ощутил, что «расслабляющий» удар сработал. «Прихваченная» кисть соседа расслабилась под моей ладонью. Но едва не «сбежала». Я удержал её. Зафиксировал локоть Кукушкина, наклонился вперёд и вбок. Не почувствовал сопротивления – заломил кисть противника. Мысленно произнёс привычное «здравствуйте»: так на тренировках мы называли этот приём. Сосед громко крякнул и отвесил мне «приветственный» поклон.

Я взял в захват два пальца из заломленной кисти (пока Кукушкин не опомнился). В своих борцовских способностях я сомневался: «нынешний я» пренебрегал даже утренней зарядкой. Понимал, что долго не удержу своими тонкими ручонками (и при своём «цыплячьей» массе тела) откормленного мужика. Потому не изображал «крутого бойца». Подчинил противника эффективным, а не эффектным способом. Я отогнул два пальца на руке соседа: в ту сторону, куда те обычно не сгибались. Не взял на излом один лишь мизинец. Помнил, как легко тот ломался (даже такой толстый, как у Кукушкина). Тренер часто об этом напоминал. «Можно не успеть насладиться», – шутил он.

Хрустнули суставы – не мои. Сосед упал на колени (на стене пошатнулось зеркало). И заскулил неожиданно тонким голоском: уже не грозно – жалобно.

– Пусти!.. – провизжал Кукушкин. – Больно!

Его пальцы в моей руке напряглись, но не сломались.

Сосед вздрогнул. Я чуть уменьшил «залом» – повёл руку Кукушкина в сторону. Мужчина послушно развернулся лицом к дверному проёму. Мне вспомнилось, как он «тогда» уводил из моей квартиры свою рыдающую дочь. Рука с заломленными пальцами не походила на поводок. Но годилась на роль длинной ручки-толкателя для детского велосипеда. Я аккуратно надавил на неё – сосед не заскрипел колёсами, а застучал коленями: послушно перебрался из прихожей (через порог) на лестничную площадку. Я отметил, что в это «третье сентября» Кукушкин не виделся мне грозным и большим «взрослым дядькой». «Обычный пьянчуга, – подумал я. –