Мистер Холдернесс положил карандаш, который вертел в руках, и соединил кончики пальцев. Этот жест был знаком всем давним клиентам и означал, что мистер Холдернесс собирается порекомендовать проявить сдержанность.

– Только что я назвал ваши мысли огорчительными подозрениями. Вы ведь не хотите спровоцировать семейный скандал, основываясь лишь на подозрениях?

– О нет.

– Я был в этом уверен. Ваша мать очень любила Кэтрин. Если нет доказательств обратного, то будут серьезные основания полагать, что мебель в Гейт-Хаусе была подарком.

Джеймс по-прежнему улыбался.

– Моя мать завещала Кэтрин пятьсот фунтов. Несколькими росчерками пера она могла добавить: «и мебель в Гейт-Хаусе», или какие-то другие слова с тем же смыслом. Однако она этого не сделала. Если дело дойдет до серьезных предположений, то это будет одним из «доказательств обратного». Нигде в завещании мебель не упоминается. Моя мать когда-нибудь упоминала об этом в разговоре с вами?

– Не совсем так.

– Что значит «не совсем так»?

– Ну, вообще-то я упомянул об этом в разговоре с ней.

– И что она сказала?

– Она отложила разговор на эту тему. Вы ведь знаете, она могла быть весьма категоричной. Не буду лукавить, что дословно помню, как именно она выразилась – завещание было составлено больше десяти лет назад. Но насколько я помню, она сказала что-то вроде: «Это здесь ни при чем». Если посмотреть на эти слова в свете того, что вы говорите, это может означать, что в ее завещании не упомянута мебель, потому что она уже подарила ее Кэтрин…

– Или потому, что она не намеревалась ее дарить. Вы не уточнили, что она имела в виду?

– Нет. Она говорила совершенно безапелляционно.

Джеймс рассмеялся.

– В этом я не сомневаюсь! А вот в чем я продолжу сомневаться, так это в том, что моя мать позволила бы Кэтрин незаконно завладеть таким количеством ценных вещей.

Мистер Холдернесс задумчиво катал карандаш между большим и указательным пальцами.

– Возможно, у вас есть основания для подобных сомнений, но у вас нет уверенности. Я полагаю, что ваша мать никогда не давала этой ситуации четкого определения. Когда она говорила Кэтрин, что та может взять ту или иную вещь из Меллинг-Хауса, она могла одолжить ей это, или подарить, или же вообще не имела каких-то определенных намерений. Кэтрин, со своей стороны, конечно, могла решить, что все эти вещи ей дарят. Я думаю, если вы позволите мне так выразиться, что не стоит поддерживать подозрения, которые вы ничем не можете обосновать.

Джеймс Лесситер принял внушительный вид и выпрямился.

– А кто говорит, что я не могу их обосновать? Я это сделаю, если сумею.

Мистер Холдернесс снова выглядел совершенно потрясенным. Кровь прилила к его лицу не так сильно, как в первый раз, и цвет лица был не таким темным. Он перестал катать карандаш и сказал:

– Послушайте…

Джеймс кивнул.

– Знаю, знаю, вы думаете, что я должен спустить все на тормозах. Что ж, я не собираюсь этого делать. Я терпеть не могу, когда меня принимают за дурака, но еще больше не выношу, когда меня пытаются надуть. Могу вас заверить, что мало кому удавалось проделать это безнаказанно. У меня такое чувство, что за моей спиной много чего происходит. Я намерен разобраться, в чем тут дело. А когда я этим займусь, любой, кто думал, что сможет воспользоваться моим отсутствием, окажется в весьма затруднительном положении.

Мистер Холдернесс поднял руку.

– Джеймс, дорогой мой, надеюсь, вы не хотите сказать, что подозреваете чету Мэйхью? Ваша мать им полностью доверяла…

Джеймс Лесситер рассмеялся.

– Если бы не было такого доверия, то не было бы возможности это доверие обманывать, разве не так? А теперь я вам кое-что скажу. Вы говорите, что я не могу обосновать мои подозрения, потому что мама хранила молчание и не включила ничего из вещей в свое завещание. Однако кое-что она написала мне за пару дней до смерти. Хотите знать, что именно?

– Разумеется, хочу.

– Я могу повторить вам слово в слово. «Я не беспокоила тебя письмами о делах, так как надеюсь, что ты скоро приедешь домой. Пока же на всякий случай сообщаю тебе, что я вела подробные записи обо всем». Подробные записи обо всем – вот что расскажет нам то, что мы хотим узнать, верно?

– Возможно, – медленно ответил мистер Холдернесс.

– О, я думаю, вы чрезмерно осторожничаете. Думаю, можно предположить, что так и будет. Я пока не нашел эти записи. Моя мать, как и многие женщины, питала глубокое недоверие к банкам и конторским сейфам. Конечно, было бы гораздо разумнее – и удобнее, – если бы она оставила эти заметки вам, но она этого не сделала. Я проверил ящики ее письменного стола и шкафчик для бумаг в библиотеке, однако для особых документов вроде этого у нее, наверное, было особое секретное место. Я очень надеюсь, что обнаружу его, и когда это произойдет…

Мистер Холдернесс поднял глаза и посмотрел на него через стол – пристально и серьезно.

– Звучит так, как будто вы собираетесь мстить.

Джеймс легко рассмеялся.

– О да.

– Вы в самом деле пойдете на крайние меры?

– Я подам в суд.

Чаепитие у миссис Войси прошло так, как обычно проходят все чаепития. Гости поели домашних булочек и предложенного со скромной гордостью домашнего айвового варенья.

– Рецепт моей дорогой матушки. Красивый цвет, правда? Напоминает мне твое платье темно-красного цвета, Риетта. Но что мне хотелось бы узнать, так этот как сохранить бледно-зеленый цвет фруктов, как это делают в Португалии. В детстве я жила там месяц, и они готовили очень вкусный айвовый джем, который называли marmalada[3]. Цвет у него был как у зеленого винограда. Его вынимали из формочек для желе, обсыпали сахаром и ели, нарезая пластинками. Ужасно вкусно! Но никто мне так и не рассказал, как его готовить. В ту же минуту, как я вскипячу айву с сахаром, она начинает вести себя как светофор: сначала становится янтарного цвета, а потом красного.

Миссис Войси весело рассмеялась собственной шутке и перешла к рассказу о кошмарном португальском водопроводе. Хотя мисс Сильвер и разделяла ее взгляды на современную канализацию, это, по ее мнению, совершенно не подходило для беседы за чаем. Она кашлянула и попыталась сменить тему, но удалось ей это лишь спустя некоторое время. И тут, к своему большому неудовольствию, она обнаружила, что в качестве очередной темы болтливая Сесилия выбрала ее профессиональную деятельность. Она вывалила на слушателей всю историю необычного «дела о сережках» в пересказе мисс Алвинии Грэй. Напрасно мисс Сильвер твердила, предостерегающе кашлянув: «Я предпочла бы не говорить об этом» или даже: «Моя дорогая Сесилия, я никогда не обсуждаю свои расследования». Сисси Кристофер даже в школьные годы было очень трудно остановить. А Сесилию Войси, пожилую даму в ее собственном доме, сдержать или отвлечь было совершенно невозможно. Мисс Сильвер со вздохом отказалась от попыток это сделать. Как только ей представилась малейшая возможность, она подняла тему образования, и это привело к весьма интересному обмену мнениями между ней и мисс Риеттой Крэй.