– Не сомневаюсь. Однако, как ты думаешь, где были эти записи?

– Понятия не имею.

Во рту у нее пересохло. Нельзя, чтобы он заметил, как изменился ее голос.

– Ни за что не догадаешься! Ты ведь не догадалась, верно? Они были в томике проповедей покойного викария. Я помню, когда их напечатали, он подарил матери экземпляр. А ты не помнишь? Она могла быть совершенно уверена, что никто не будет там копаться. Я нашел записи только потому, что после того, как обыскал все, вынул все книги из шкафа и перетряхнул их. И вот она, награда за терпение!

Кэтрин не произнесла ни слова. Она быстро перевела дух. Этот звук донесся до Джеймса Лесситера и доставил ему глубокое удовольствие.

– Что ж, – сказал он отрывисто, – ты будешь очень рада узнать, что этот документ совершенно четко определяет твой статус. Изначально предполагалось, что ты будешь вносить символическую арендную плату в десять шиллингов в месяц, однако после одного или двух платежей об этом больше ничего не было сказано, и вопрос об арендной плате отпал. Теперь касательно мебели. Ты что-то сказала?

– Нет.

Она с трудом выдавила из себя это единственное слово.

– Что ж, относительно мебели в записях матери все изложено совершенно ясно. Мама пишет: «Я не совсем уверена, какая именно мебель стоит у Кэтрин в Гейт-Хаусе. Время от времени я отдавала ей кое-что, но, разумеется, было условлено, что эти вещи даются лишь во временное пользование. Мебелью лучше пользоваться, а Кэтрин очень аккуратна. Думаю, ты можешь позволить ей оставить себе то количество мебели, которого хватит, чтобы обставить небольшой дом, если ты сочтешь неудобным позволить ей и дальше жить в Гейт-Хаусе. Ничего ценного, разумеется – только необходимые и полезные вещи. У нее находится маленький чайный сервиз времен королевы Анны, который я одолжила ей во время войны, когда фарфор было так трудно достать. Конечно, подразумевалось, что она берет его только на время».

Кэтрин с трудом выговорила:

– Это неправда. Она мне его подарила.

– Ну, ну! Знаешь, если бы дело дошло до суда, боюсь, что документ, составленный моей матерью, сочли бы доказательством того, что ничего подобного она не делала.

И снова Кэтрин выдавила из себя лишь одно слово:

– Суда?

– Разумеется. Видишь ли, это деловой вопрос, а я – деловой человек. Не хочу, чтобы ты заблуждалась на этот счет. Я только что сообщил Холдернессу…

Пораженная ужасом, Кэтрин собиралась с мыслями. Страх, который ее парализовал, стал теперь движущей силой.

– Джеймс… ты ведь не можешь…

– Разве? – И добавил: – Советую тебе в это поверить.

Карр и Фэнси вернулись к 6.30 и взяли в Лентоне такси. Они были веселы и голодны. Фэнси чудесно провела время: она встретила подругу, которая не только пригласила ее на ланч, но и познакомила с тремя людьми, каждый из которых заявил, что может помочь найти ей работу.

– Один из них снимается в кино. Он сказал, что я очень фотогенична, и я сказала, что так оно и есть, потому что я и правда чудесно получаюсь на фотографиях. Я показала ему снимки, которые у меня были с собой; как удачно, что я их взяла! Вообще-то я бы ни за что не поехала в город без них, потому что никогда не знаешь, где и когда подвернется случай. А он сказал, что покажет их своему другу, какой-то шишке на киностудии «Атланта», где его слово – закон. Вот было бы чудесно, если бы я получила работу на киностудии, правда?

Карр нежно обнял ее за плечи и сказал:

– Милая, ты же не умеешь играть.

Большие голубые глаза распахнулись от удивления.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел твои попытки.

– Видел так видел. – В голосе ее не было злости. – Думаешь, это имеет значение? Знаешь, ты как-то странно себя ведешь – многим людям из театральных кругов я понравилась. И это ведь была не настоящая роль: мне нужно было произнести всего две реплики.

Он снова рассмеялся.

– Милая, ты играла отвратительно.

Риетта раскладывала по тарелкам мясной рулет и салат из свежих овощей и думала: «Я даже не помню, когда видела в последний раз, чтобы он так смеялся. Интересно, они помолвлены? Она ему не подходит. Хотела бы я знать, что из этого выйдет. Я думаю, сердца у нее больше, чем было у Марджори, иметь меньше просто невозможно. Боже, зачем люди растят детей!»

Какое бы будущее не ждало, было ясно, что в настоящий момент Карр в приподнятом настроении. Он заходил в контору и обнаружил там Джека Смизерса, ликующего по поводу весьма выгодной продажи прав на экранизацию. Он также очень живо и ярко описал рукопись, которую им навязали как «открытие века» – автором был довольно известный в политических кругах помпезный джентльмен.

– Ее словно писал десятилетний ребенок, без точек и заглавных букв. А он утверждает, что это прямо-таки последнее слово простоты и гениальности. Смизерс говорит, что рукопись – дрянь, но, конечно, никогда нельзя знать наверняка, из чего может получиться успешный фильм. Грань между дрянным и гениальным очень тонкая, и уже выходили удачные фильмы, которые могли бы считаться и тем, и другим.

Они с Риеттой принялись вспоминать такие примеры и весело о них заспорили. Все было почти как в давние времена, до Марджори. Если Фэнси и чувствовала себя обделенной вниманием, то не подавала виду, чем заслужила одобрение Риетты, признавшей, что девушка, кажется, обладает мягким характером. На самом деле Фэнси была даже рада, что ей не нужно участвовать в разговоре: ее мысли были целиком заняты моделью платья, увиденного в ателье «Эстель». Оно стоило двадцать пять гиней, и качество явно соответствовало цене. Однако она была знакома с одной из манекенщиц ателье, и если Моди согласится рассказать ей, как сделаны складки на платье, то она, наверное, сможет его скопировать. Кстати, об успехе: успех этого платья был бы не менее ошеломительным!

Она все еще думала о платье, когда Карр и Риетта покончили с мытьем посуды, и пришел Генри Эйнджер. Он заходил по дюжине раз в неделю – по той простой причине, что просто не мог долго находиться вдали от Риетты Крэй. Эта причина была очевидна всем жителям деревни, да и сам Генри демонстрировал это с полным простодушием. Он любил Риетту, и если бы она когда-нибудь согласилась стать его женой, он был бы счастливейшим человеком. Ему было все равно, знают ли об этом другие, что весьма раздражало его сестру. Она пыталась бранить его, как миссис Гровер ругалась из-за бекона, но разве можно ругаться с человеком, который в ответ лишь улыбается и говорит: «На твоем месте я бы не беспокоился, моя дорогая».

Он бодро вошел, положил пачку газет с фотографиями («Мне их прислали, я подумал, что вы захотите посмотреть»), отказался от кофе, так как шел проведать старую миссис Вингфолд на ферме, не захотел присесть по той же причине и в итоге стоял у камина и пил из чашки, которую Риетта сунула ему в руку.