«Чёртовы наркоманы!» – бросил, выходя из воды, отец, раздосадованный испорченным купанием. Не знаю, почему он сказал про наркоманов, с другой стороны, тогда на эту социальную категорию людей вешались почти все беды и преступления. Мой детский мозг моментально связал разрозненные куски реальности в единое полотно. Наркоман, труп, водолазы, мешок… Спасение одно – избегать этих людей, иначе сам окажешься завёрнутым в чёрный полиэтилен.

Поэтому, услышав шаги внизу и заметив разбросанные на чердаке колбы, матрасы и шприцы, я тут же представил себя в грязном распухшем спортивном костюме, к ним у меня, кстати, всегда была неприязнь, особенно к штанам с тремя полосками. Это напоминало три дороги из былин. Только все три вели в одну сторону. От области жопы к земле или наоборот – разница не велика, а людей, прошедших по этим «богатырским» дорогам в девяностые, было очень много. Оказаться в чёрном полиэтиленовом мешке мне совсем не хотелось.

Первая идея – пролезть в слуховое окно. Но вот что делать дальше – было не понятно. Я быстро убрал в рюкзак книгу и фонарик, закинул сумку на плечи, подполз к окну и выглянул. Ничего хорошего там не было. Смеркалось, на земле валялись куски арматуры, а зацепиться было не за что. Прыгнешь вниз – привет, чёрный полиэтилен!

Другой путь был более рискованным. Нужно было спуститься по лестнице к балке перекрытия, повиснуть на ней, раскачаться и запрыгнуть на нижний этаж, а там уже драпануть по лестнице или, если путь к лестнице будет отрезан, спрыгнуть из окна второго этажа. Высота не очень большая, на земле песок, главное – не напороться при приземлении на арматуру.

Решение было принято, я тихо спустился по лестнице и начал ждать, пристроившись в тени у самой балки, ведущей на чердак. Необходимо было выждать момент, когда все поднимутся на верхний этаж. Тогда у меня будет фора и больше шансов сбежать. Голоса поднимались по лестнице, становились всё ближе. Говорили что-то про «варку», «кайф» и «завинчивание», я ждал, всматриваясь в темноту лестничного пролёта с другой стороны этажа.

Первой в пролёте показалась нога, отмеченная тремя белыми полосками. Хотелось сразу же броситься вниз, но было ещё рано. Казалось, что кирпичные стены недостроенного дома пульсируют, как будто с другой стороны в них кто-то стучится. Время замедлилось, стало тонким и длинным, как растянутая, прилипшая к пальцам жвачка. На противоположной площадке стояли уже трое. На лица одинаковые, высохшие и бритые налысо, только роста разного. Тот, кто был в спортивных «адидасах», поставил ногу на балку перекрытия. Тогда я и сказал себе: «Пора!»

Рванулся вперёд, встал на балку у самого края. Трое на другой стороне провала отшатнулись от неожиданности, что-то закричали.

Отпустил ноги, повис на руках, качнулся вперёд-назад раз, другой, на третий отпустил руки и полетел вперёд. Приземлился на бетонный пол неудачно, прямо на колени, упал, вскочил и побежал к окну. Сверху слышались крики, но я даже не оборачивался. Подбежал к окну, залез на подоконник и прыгнул вниз. Даже не всматривался, что там на земле. Так было страшно.

Сейчас уже думаю, насколько мне тогда повезло. Я приземлился на песок, вскочил и побежал к бетонному забору, пролез под ним и бросился к остановке трамвая. Бежал дворами, петляя между старых пятиэтажек. Остановился только, когда понял, что сил уже нет. Болела селезёнка, каждый вдох давался с трудом. Посмотрел на руки – все они были в крови. Наверное, порезался о балку. Джинсы разорваны на коленях и тоже в крови.

Отдышался, достал из рюкзака остатки воды, вылил их на руки, кое-как смыл кровь и пошёл ждать трамвай. А потом, когда ехал уже домой в полупустом вагоне, смотрел, как тени обволакивают дома, превращая их в сплошную серую массу, как загораются жёлтым светом окна, болезненно-белым мигают подъезды.

Вот и я, смотря вокруг, не знал, куда мне податься. Что делать в жизни.

И с одной стороны, это чувство растерянности подавляло, но было внутри нечто другое. Я впервые испытал то чувство, когда ты успешно уходишь от опасности. Когда жажда жизни достигает предела. Ты растерян, не знаешь, что будет дальше, но эта неизвестность не страшит, она вдохновляет, пробуждает интерес.

Ведь все эти пассажиры трамвая, которые ехали со мной в тот вечер, прохожие на улице, наркоманы в заброшке, да и я сам – всего лишь персонажи такой книги, которая пишется прямо здесь и сейчас. Тогда я и попробовал посмотреть вокруг другими глазами, попытаться найти код, словесную основу окружающих меня вещей. Ты смотришь уже не на предметы, ты читаешь текст. И в этом тексте нужно уметь увидеть именно те точные, меткие слова, которые делают из простого события искусство. «Преступление и наказание», например, родилось из заметки в газете. Живые образы могут возникнуть из одного движения, жеста, случайно сказанного слова.

Трамвай остановился у метро. Прямо перед подземным переходом бабушки продавали маринады и соленья собственного приготовления. Тогда в моей голове и родилась первая самостоятельная фраза, простая попытка собрать воедино все впечатления от сегодняшнего дня. Она звучала так: «Быть русским – значит любить маринады. Мы маринуем всё: огурцы, помидоры, грибы, идеи, вождей…»

Есть такие книги, которые, входя в твою жизнь, уже никогда не покинут её. Некоторым кажется, что искусство, и литература в частности, это только фантазии, идеи какого-то человека, воплощённые в словесной форме, что они не имеют отношения к действительности и в целом не нужны.

Но попробуй объяснить исследователям творчества Льва Николаевича Толстого, которые проанализировали всю топографию романов писателя, что герои произведений, откровенно говоря, никогда нигде не жили, и ты натолкнёшься на стену тотального непонимания.

А память человеческая – крайне лживая дама и очень плодотворная почва для фантазии. Нас не удивляет, когда мы видим, как на свежей могиле уже начинают пробиваться на свет цветы и травы. И нет ничего удивительного в том, что многие страшные преступления прошлого в памяти потомков превращаются в необходимые решения, которые помогли спасти мир.

Жизнь человека нельзя нормально проанализировать: она никогда не повторяется. Мы не можем понять, какое решение было бы лучше, ведь назад не вернуться, перепроверить нельзя. Остаётся только предположение – призрачная дочь нашего жизненного опыта и фантазии, бросающая человека от надежды к отчаянию в течение всей его жизни.