Я брыкалась и выворачивалась, но он прижал меня сильнее, навалился грудью.

– Ты бегаешь как мальчишка. Стреляешь как мальчишка, дерешься как мальчишка и даже выглядишь как мальчишка, когда надеваешь штаны. Но на ощупь ты совсем не мальчишка, Роб.

Я принялась пинаться, плеваться, дрыгать руками. Его слова показались мне унизительными, но он лишь смотрел на меня честным, открытым взглядом, прижимая к земле коленями. Я подумала, что он пустит нитку слюны мне на лицо или потребует, чтобы я ему что-нибудь пообещала, – прежде он часто так поступал, – но этого не случилось. Или он просто не успел перейти к следующей части схватки.

Внезапно Финеас отлетел в сторону, а надо мной вырос раскрасневшийся, разъяренный Нэт.

– Хватит, вы двое! – загремел Нэт, хотя я сразу поняла, что злится он не на меня.

Финеас встал и отряхнулся. Он больше не улыбался. В волосах и одежде у него застряла солома. Он уставился на брата.

– Что это ты так взбесился, Нэт? – спросил он, едва переводя дыхание.

– Ты сам прекрасно знаешь. Я уже говорил тебе, чтобы ты это прекратил. Уходи, – бросил ему Нэт. – И закрой за собой дверь. Мне нужно поговорить с Деборой.

Финеас взглянул на меня, потом снова на брата и залился краской, хотя я не смогла бы сказать наверняка, от злости это было или от смущения. А потом развернулся и вышел, распугав куриц, которые с квохтаньем поспешили убраться у него из-под ног. И с такой силой захлопнул дверь, что сарай содрогнулся.

– Ты должен попросить у него прощения, – сказала я.

– Это Финеас должен попросить у тебя прощения, – парировал он.

– Почему?

– Потому, что мужчина не может так обращаться с дамой. Он считает себя взрослым и хочет отправиться на войну. Но не дорос до того, чтобы понять самые простые вещи.

– Никакая я не дама, – рассмеялась я. – Я просто… Роб. Мы всегда себя так вели. Ты ведь и сам знаешь, Нэт. Он ничего дурного не сделал. Он не видит меня дамой. И никогда не видел. И поэтому-то он мне нравится.

– Он тебе нравится, Роб? Ты должна хорошо подумать об этом. Это правда?

– Ну конечно. Ясное дело, мы с ним деремся. Но это ведь весело.

Нэт наклонился и протянул мне руку. Я оттолкнула ее и поднялась сама, отряхнула платье, смахнула пыль с юбки. Я не знала, куда подевался мой чепец. Чертов Финеас.

– Финеасу пора вырасти. Он не может валять тебя в грязи, словно одного из братьев. Ты нам не брат. Никогда не была и не будешь.

Он говорил так пылко, что в глазах у меня встали слезы и я перестала видеть, но Нэт продолжал, ничего не замечая:

– Тебе уже не десять лет, Роб. Ты молодая женщина. И должна вести себя соответственно.

– Я и веду себя соответственно! – крикнула я.

Он вскинул брови и изумленно разинул рот.

– Ну… обычно! – не сдавалась я. – Но вести себя, как положено молодой женщине, значит забыть о веселье. Это значит работать как проклятая. Никого не смущает, что я сбиваю масло, дою коров и стираю белье. Все считают достойным дамы то, что я мою полы, выбиваю ковры и делаю всю работу по дому. А вот маршировать по двору мне нельзя, и бегать по холмам тоже, и драться с Фином. Но скажи, Нэт, кто так решил?

Он покачал головой:

– Ты умна, Дебора Самсон, но порой ведешь себя на удивление глупо.

Я стиснула зубы, чувствуя, что руки у меня снова чешутся.

– Ты ведь слышала, что он сказал? – В его голосе звучал гнев. – Что сказал Финеас? Что на ощупь ты совсем не мальчишка. Так и есть. А еще ты не выглядишь как мальчишка… потому что ты девушка. И не думай, что Финеас и остальные этого не замечают. Догадываешься, почему вдруг Бенджамин стал тебя избегать? Он даже в глаза тебе не смотрит.

Бенджамин и правда странно вел себя со мной в последнее время. Но он всегда был тихоней, словно братья не давали ему возможности показать себя. Он был послушным и всех мирил, а когда миришь членов большой семьи, порой приходится молчать о себе самом. По крайней мере, так сказала миссис Томас, когда я спросила, не тревожит ли что-то Бенджамина.

– Если ты не станешь осторожнее, Фин решит, что ваша борьба означает нечто иное. Если тебе этого хочется, пусть так и будет. Но ему нужно взрослеть. И если он не тот, кого ты себе выбрала, то реши, кого ты выбираешь, и сообщи об этом.

– Что? О чем я должна сообщить?

– Ты красивая. Мы все так считаем.

Я уставилась на него, разинув рот от изумления.

– Это неправда, – фыркнула я. – И вы вовсе так не думаете.

Он наморщил нос и сжал губы. Почесал щеку, будто пытаясь подобрать верные слова.

– Возможно, не в привычном смысле.

– Ни в каком смысле.

– Это не так, Дебора. Ты не красотка…

– И никогда не пыталась стать ею, – перебила я.

– Я говорю это не затем, чтобы тебя обидеть. Я хочу объяснить.

– Ты меня не обидел. – Меня бы не ранило, если бы он соврал и сказал, что я красива. Я знала, что внешность – не главное мое достоинство.

– Ты не красотка, – повторил он. – Но в тебе есть что-то такое. Что-то, из-за чего тебя замечают. Что-то в глазах. У мамы это тоже есть, но с ней все по-другому: ведь она так сильно нас любит и хорошо знает. А с тобой иначе. Ты словно вызываешь мужчину на бой, предлагаешь ему отказать тебе или принять вызов.

– Да что с тобой, Натаниэль? – потрясенно спросила я. – Сначала ты злишься, а теперь рассуждаешь о моей внешности. И почему ты зовешь меня Деборой?

– Это ведь твое имя, – бросил он, снова вскипая.

Натаниэль был худым и жилистым, не намного выше меня, но он всегда обращался ко мне свысока. И к остальным тоже. Вероятно, дело было в его положении в семье. Ему исполнилось двадцать три, но он вел себя как взрослый мужчина, подражая отцу, хотя порой и поступал непредсказуемо. Копна темных волос закрывала ему лоб, но сзади и по бокам волосы были совсем короткими: он не терпел, когда пряди щекотали шею. Мы с миссис Томас стригли его раз в месяц и каждое утро сбривали его густую черную бороду.

Он хорошо справлялся с обязанностями старшего и часто выступал от имени остальных братьев. Меня не удивило, что теперь он говорил за всех. Но изумила сама тема разговора.