на полуевропейские переделки некоторых комнат». Тем не менее импульс для сочинения поэмы о бахчисарайском фонтане получен. «Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано всё, что подвластно ему?» — спрашивает Пушкин не только Дельвига. Письмо это — литературный факт, оно будет напечатано в «Северных цветах на 1826 год» под названием «Отрывок из письма А. С. Пушкина к Д.».

ХХ

В Симферополе Пушкин расстается с Раевскими и отправляется в Одессу, где проводит несколько дней, а 21 сентября приезжает в Кишинев. Живет поначалу в заезжем доме, а с октября пользуется гостеприимством Ивана Никитича Инзова.

«Проклятый город Кишинев!» — напишет Пушкин три года спустя — уже из Одессы — в стихотворном послании к Филиппу Филипповичу Вигелю, своему давнему знакомцу еще с «арзамасских» времен. Послание шуточное: недаром в конце автор довольно фамильярно касается сексуальной ориентации адресата (который ее не скрывал и порой даже раздражал собеседников разговорами на нескромную тему): «Тебе служить я буду рад / Своей беседою шальною — / Стихами, прозою, душою, / Но, Вигель, — пощади мой зад!»

Да, в Кишиневе Пушкину было скучновато. Отсюда его повышенная дуэльная активность. Уже в конце октября он после дружеской пирушки с жженкой ссорится с почтмейстером Алексеевым и отставным полковником Федором Орловым: он мешает им играть в бильярд, а они за это обзывают его «школьником». Пушкин отвечает вызовом, но, к счастью, приглашенный им в секунданты подполковник Иван Липранди уводит Пушкина в свой дом, а потом примиряет противников.

Самая интересная фигура в Кишиневе в это время — Михаил Федорович Орлов, генерал-майор, командир пехотной дивизии. Бывший «арзамасец», вольнодумец, активный участник тайного общества — Союза благоденствия. За него вскоре выйдет замуж одна из дочерей генерала Раевского — Екатерина.

В середине ноября 1820 года Инзов разрешает Пушкину поездку в Каменку — имение братьев Александра и Василия Давыдовых в Киевской губернии. Оба Давыдовы — сводные братья Николая Раевского-старшего. Александр — отставной генерал, Василий — отставной полковник, с 1821 года один из руководителей тайного Южного общества.

Александр Давыдов держится с Пушкиным несколько покровительственно, за что ему потом изрядно достанется от поэта. «И рогоносец величавый» — такой строкой припечатает он его в первой главе «Онегина». Достанется и супруге, Аглае Давыдовой, которая старше Пушкина на 12 лет. Затеяв с ней интрижку, он не удерживается от злой эпиграммы «Иной имел мою Аглаю…» с убийственным пуантом: «Скажи теперь, мой друг Аглая, / За что твой муж тебя имел?» Есть еще одна эпиграмма на Давыдову, крайне грубая.

У Давыдовых двенадцатилетняя дочь Адель, которой поэт посвящает знаменитый впоследствии мадригал: «Играй, Адель, / Не знай печали…» Для забавы Пушкин дразнит девочку, притворяется влюбленным в нее. Делает он это неловко, по мнению даже расположенных к нему очевидцев. Причина проста: страсти в поэте бушуют, но любить он еще не умеет. Вскоре, впрочем, научится — когда изведает любовное страдание.

В Каменке гостят Николай и Александр Раевские. Вскоре туда приезжают Михаил Орлов и Иван Якушкин. Тот самый, который будет упомянут в десятой главе «Онегина»:

Читал свои Ноэли Пушкин,

Меланхолический Якушкин,

Казалось, молча обнажал

Цареубийственный кинжал.

«Noёl», к удовольствию автора, Якушкин цитирует наизусть. Да и прочие вольнодумные пушкинские стихи, по его словам, в армии знает всякий сколько-нибудь грамотный прапорщик. Однако посвящать поэта в тайны политического заговора он не спешит. Более того: собравшиеся в Каменке заговорщики устраивают розыгрыш. Затевают беседу о том, нужно ли в России тайное политическое общество. Якушкин делает вид, что такового нет. Пушкин с наивной страстностью доказывает, что тайное общество могло бы принести России большую пользу. Александр Раевский, также не посвященный в секретные дела, говорит о своей готовности вступить в тайное общество, если бы оно существовало. «В таком случае давайте руку», — отвечает ему Якушкин. А потом объявляет, что это шутка.

Пушкин чуть не плачет. Он уже видел высокую цель перед собой, а его разыграли как ребенка. «В эту минуту он был точно прекрасен», — вспомнит Якушкин 30 лет спустя.

ХХI

Пребывая «далече от брегов Невы», Пушкин заочно участвует в столичной литературной жизни, и притом активно. «…Нового в литературе ничего у нас нет, кроме поэмы Пушкина “Руслан и Людмила”, которую хвалят и хулят без милосердия», — пишет в сентябре поэт, издатель журнала «Благонамеренный» Александр Измайлов Павлу Яковлеву (тому самому, что вместе с Дельвигом провожал Пушкина в дальнее странствие).

Хвала и хула. Из них составляется литературная слава. Первое критическое нападение на Пушкина еще в июне предпринял в «Вестнике Европы» критик, подписавшийся «Житель Бутырской слободы» (А. Г. Глаголев). Прочитав отрывок из поэмы, он упрекает автора за «плоские шутки старины». Пушкинское остроумие и речевая раскованность еще полтора десятилетия будут выводить чинных критиков из себя.

По выходе книжного издания подробный разбор «Руслана и Людмилы» помещает в четырех номерах «Сына отечества» Александр Воейков — поэт (арзамасская кличка «Дымная печурка»), автор легендарного сочинения «Дом сумасшедших». Статья высокомерна, комплименты дарованию Пушкина сочетаются с категоричными поучениями и неосновательными мелочными придирками. В печатную полемику с Воейковым вступает Алексей Перовский (будущий прозаик, который под псевдонимом Антоний Погорельский опубликует знаменитую сказку «Черная курица, или Подземные жители»). А «живой классик» Иван Крылов прихлопнул занудство Воейкова эпиграммой, обыгрывая французское изречение «Критика легка, искусство трудно»:

Напрасно говорят, что критика легка:

Я критику читал Руслана и Людмилы —

Хоть у меня довольно силы,

Но для меня она ужасно как тяжка.

Эта эпиграмма без подписи публикуется в сентябре в «Сыне отечества» — вслед за авторскими «прибавлениями» к поэме (отрывки из шестой песни и эпилог), вместе с такой же защитительной эпиграммой Дельвига. Это утешит Пушкина, о чем он напишет в декабре Гнедичу. В том же письме известит о том, что у него готова или почти готова новая поэма. Будущий «Кавказский пленник».

ХХII

В конце января 1821 года Пушкин вместе с братьями Давыдовыми едет из Каменки в Киев в гости к Николаю Раевскому-старшему. 2 февраля знакомится с Каролиной Собаньской — женой одесского богача, оставившей мужа и сожительствующей с графом Иваном Виттом, генералом, начальником военных поселений. Витт — интриган, шпион по призванию, втершийся в доверие к вожакам тайного общества. Собаньская тоже авантюристка (кстати, родная сестра Эвелины Ганской, которая станет женой Бальзака). Пушкину эта роковая женщина будет интересна, ее хищный облик отразится в героине «Бориса Годунова» Марине Мнишек.

Поэму «Кавказский пленник», посвященную Николаю Раевскому-младшему, Пушкин заканчивает 3 февраля.

В начале марта Пушкин вновь приезжает в Кишинев. Сильное впечатление на него производят события в Греции. Александр Ипсиланти, с которым Пушкин был хорошо знаком, генерал русской армии, потерявший руку в сражении под Дрезденом в 1813 году, перешел с кавалерийским отрядом границу России, чтобы возглавить восстание своих соплеменников-греков против турецкого владычества. «На брегах Дуная бунтует наш безрукий князь», — пишет Пушкин в стихотворном послании к Василию Давыдову. (О самом Пушкине в Москве пойдут слухи: дескать, убежал на помощь восставшим грекам.) И хотя он увидит потом в действиях Ипсиланти и излишнюю жестокость, и нерешительность, все-таки эта фигура надолго сохранит для него героический ореол. Девять лет спустя Пушкин напишет повесть «Выстрел», главный герой которой так закончит свои дни: «Сказывают, что Сильвио, во время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражении под Скулянами».

Девятого апреля Пушкин записывает в дневнике: «Утро провел я с Пестелем, умный человек во всём смысле этого слова. <…> Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный