и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…» Политический разговор, однако, не коснулся Южного общества, созданного подполковником Пестелем в марте — взамен распущенного в январе Союза благоденствия. Об этом Пушкин узнает после, как и о том, что Пестель, как потом он отметит в дневнике 1833 года, «предал этерию, представя ее императору Александру отраслию карбонаризма». Александр Ипсиланти рассчитывал на поддержку русской армии, но по результатам донесения Пестеля таковая оказана не была.

А на следующий день, согласно воспоминаниям Ивана Липранди, происходит комический эпизод: «Попугая в стоявшей клетке на балконе Инзова Пушкин выучил одному бранному молдаванскому слову. В день Пасхи 1821 года преосвященный Дмитрий Сулима был у генерала; в зале был накрыт стол; благословив закуску, Дмитрий вышел на балкон, за ним последовал Инзов и некоторые другие. Полюбовавшись видом, Дмитрий подошел к клетке и что-то произнес попугаю, а тот встретил его помянутым словом, повторяя его и хохоча. Когда Инзов проводил преосвященного, то с свойственной ему улыбкой и обыкновенным тихим голосом своим сказал Пушкину: “Какой ты шалун! Преосвященный догадался, что это твой урок”. Тем всё и кончилось».

Жизненные силы бушуют в молодом Пушкине. Его влечет стихия тайных обществ и заговоров. Естественно, что 4 мая он «принят в масоны», согласно его дневнику. Во главе ложи «Овидий» генерал-майор Павел Пущин, в составе ложи и сам Иван Инзов. С римским поэтом Овидием, некогда сосланным императором Октавианом Августом на берег Черного моря у устья Дуная, изгнанник Пушкин часто себя сравнивает в стихах. Так, послание «Чаадаеву», написанное в апреле 1821 года, начинается словами:

В стране, где я забыл тревоги прежних лет,

Где прах Овидиев пустынный мой сосед,

Где слава для меня предмет заботы малой,

Тебя недостает душе моей усталой.

А некоторое время спустя Пушкин напишет послание «К Овидию». Что же касается названной в честь римского классика ложи, то она проживет недолго — до ноября, а в 1822 году Александр I вообще запретит в России масонскую деятельность.

ХХIII

В начале июня у Пушкина приключается ссора с живущим в Кишиневе бывшим французским офицером Дегильи. Тот уклоняется от дуэли на саблях. Разыгрывает слезную сцену, составляет на глазах у жены завещание и пр. Дело замято. Пушкин раздосадован самим фактом срыва поединка. Он пишет несостоявшемуся противнику гневное послание, заканчивая его словами: «Заметьте еще, что впредь, в случае надобности, я сумею осуществить свои права русского дворянина, раз вы ничего не смыслите в правах дуэли».

Фраза, как будто адресованная многим будущим обидчикам.

С осени 1820 года Пушкин часто бывает в доме бессарабского помещика Захара Ралли. Танцует с его дочерью Мариолой. Дружит с одним из трех его сыновей — Иваном. А летом 1821 года Иван приглашает его в свое имение Долну. Они наведываются в цыганский табор, это крепостные Ралли.

У их старосты (по-цыгански «булибашу») есть дочь Земфира. Она одевается по-мужски, курит трубку. Пушкин живет с ней в одном шатре. Земфира вдруг убегает из табора, Пушкин безуспешно пытается ее искать.

Через два года он получит известие о том, что Земфиру зарезал ее возлюбленный. А в 1824 году напишет поэму «Цыганы», где в эпилоге вспомнит:

…Встречал я посреди степей

Над рубежами древних станов

Телеги мирные цыганов,

Смиренной вольности детей.

За их ленивыми толпами

В пустынях часто я бродил,

Простую пищу их делил

И засыпал пред их огнями.

Одно из значимых в пушкинской политической биографии событий 1821 года — знакомство с майором Владимиром Федосеевичем Раевским, участником войны 1812 года, членом Южного общества и масоном той же ложи, что и Пушкин. По поручению Михаила Орлова майор обучает юнкеров и солдат и в свою просветительскую миссию вкладывает немалую долю вольнодумства. Сам он — стихотворец старомодного склада: Пушкин ему кажется чересчур радикальным поэтом. Эстетические разногласия, однако, не препятствуют человеческой близости.

Над Владимиром Раевским скоро сгустятся тучи. 5 февраля 1822 года Пушкин услышит в доме Инзова разговор хозяина с генерал-лейтенантом Сабанеевым о грозящей другу расправе. Инзову защитить майора не удается, а Пушкин спешит предупредить Раевского. Того на следующий день арестовывают. Он будет сослан в Иркутскую губернию и войдет в историю как «первый декабрист» задолго до декабристского восстания.

XXIV

Пятого ноября в Кишиневе происходит землетрясение, второе за год. Дом Инзова поврежден, хозяин из него выезжает, а Пушкин остается там жить еще несколько месяцев. Из столицы у Инзова требуют объяснения насчет масонских лож и, в частности, по поводу Пушкина. Губернатор уверяет, что Пушкин «ведет себя изрядно». И даже после некоторых колебаний отпускает его в декабре в десятидневную поездку в Аккерман и Измаил с подполковником Иваном Липранди.

Для Пушкина это прежде всего возможность оказаться поближе к Овидиевым местам, он жалеет, что не захватил с собой томик римского поэта. Стихи так и льются: попутчик то и дело видит Пушкина пишущим на «лоскутках» бумаги. Погруженность в творческие думы не мешает поэту живо реагировать на бытовые подробности. Перед возвращением в Кишинев Пушкин с Липранди обедают в городе Леово в доме командира казачьего полка. Икра, балык, до которого Пушкин большой охотник, прекрасное донское вино. По выезде из города Пушкин начинает неистово хохотать. Что такое? Оказывается, суп на обеде был из куропаток с картофелем, а жаркое из курицы. «Я люблю казаков за то, что они свое­образничают и не придерживаются во вкусе общепринятых правил, — говорит Пушкин, смеясь. — У нас, да и у всех, сварили бы суп из курицы, а куропатку бы зажарили, а у них наоборот!»

«Своеобразничать» — это по-пушкински.

ХХV

Начало 1822 года отмечено обилием дуэлей.

Пятого января в клубе под названием «Казино» у Пушкина приключается стычка с молоденьким офицером. Пушкин велит музыкантам играть мазурку, а офицер — кадриль. За офицера вступается его командир, подполковник Семен Никитич Старов. Требует извинений от Пушкина, а тот: будем стреляться.

Наутро выезжают с секундантами за город. Метель. Оба противника дважды промахиваются. Поединок откладывается. Пушкин, зайдя к приятелю Алексею Полторацкому, оставляет записку: «Я жив. / Старов / здоров. / Дуэль не кончена». Звучит шутливо.

Через два дня Полторацкий вместе с пушкинским секундантом Николаем Алексеевым в ресторане Николетти примиряют противников. А еще через два дня Пушкин в том же ресторане уже грозит дуэлью двум юнцам, обсуждающим инцидент и нелестно отзывающимся о Старове.

(Старов проживет долгую жизнь, дослужится до генерала и в семидесятилетнем возрасте будет благодарить судьбу, которая уберегла его от страшной участи оказаться убийцей великого поэта.)

Проходит немного времени, и за обедом у Инзова Пушкин сцепляется с престарелым статским советником Лановым. Тот обзывает поэта «молокососом», в ответ получает прозвище «винососа». Инзов решительно гасит вспышку, и Пушкину остается ограничиться эпиграмматической рифмой «Ланов» — «болван болванов».

Продолжительная ли неволя тому причиной или избыток жизненных сил, не находящих достойного применения? Так или иначе, поведение Пушкина с житейской точки зрения неадекватно, что отмечают и те, кто с ним в конфликты не вступал. После одного из обедов у Инзова князь Павел Долгоруков, нормальный здравомыслящий чиновник, записывает в дневнике: «Он перестал писать стихи, но этого мало. <…> Вместо того, чтобы прийти в себя и восчувствовать, сколь мало правила, им принятые, терпимы быть могут в обществе, он всегда готов у наместника, на улице, на площади всякому на свете доказать, что тот подлец, кто не желает перемены правительства в России. Любимый разговор его основан на ругательствах и насмешках, и самая даже любезность стягивается в ироническую улыбку».

Но Долгоруков ошибается в одном: стихов Пушкин писать не перестал (в работе «Бахчисарайский фонтан»).