Камера медленно скользила по лицам. Экскурсовод, молодая, симпатичная, с живой мимикой и жестами; Соня, серьезная, сосредоточенная, фотографирующая интерьер (Антон знал, что позднее она его напишет красками); Люда – мечтательная и немного отрешенная; Маша, заметившая, что ее снимают, и сразу начавшая позировать; Ника, поправляющая очки и что-то конспектирующая в блокноте… и снова Соня, которая, закончив фотографировать, подошла к Антону, а попав на камеру, скорчила забавную рожицу. Хулиганка!

– Третий приезд поэта произошел в 1834 году. Александр Сергеевич снова возлагал большие надежды на возможность спокойно и плодотворно работать. Пушкин был нашим первым профессиональным писателем. Профессиональный писатель – это тот, кто своими произведениями зарабатывает на жизнь. Конечно, до Александра Сергеевича у нас были Карамзин, Жуковский и ряд других литераторов, но все они жили на доходы от своих имений, а сочинительство являлось для них скорее хобби. Оно не влияло на доходы. Пушкин же, при запутанных денежных делах своей семьи, писательским трудом зарабатывал на жизнь. Однако в тот год ожидания поэта не оправдались, и он пишет жене: «Скучно, мой ангел. И стихи в голову нейдут; и роман не переписываю. Читаю Вальтер-Скотта и Библию, а все о вас думаю». Роман, который он упоминает, это, скорее всего, «Капитанская дочка», над которой Пушкин тогда работал, но осенью так и не завершил. Вернулся он в Петербург с одним только «Золотым петушком». Это все, что поэт создал в свою третью, последнюю, болдинскую осень.

Как и вчера, бывший муж позвонил в самое неподходящее время. Дар у него такой, что ли?

Сначала Надежда сбросила звонок, потом подумала, что это может быть что-то важное, касающееся Ани, и набрала сообщение.

«Я не могу говорить. Что-то срочное?»

«Хотел узнать, куда ты убрала инструменты. На балконе их нет. А у вас все краны текут и дверка у шкафа в ванной провисла».

Конечно, текут. Конечно, провисла. В доме нет мужчины. И дом это чувствует. Там не только краны и дверца, там еще табуретка расшаталась. Надежда пробовала ее подкрутить с помощью отвертки – не получилось.

Ей хотелось спросить: «Где ты спал? На нашей кровати? На моей подушке? Как спалось, Андрей? Вспоминал о нас?» Но вместо этого она отправила:

«Ты не на работе?»

«Это имеет какое-то отношение к инструментам? У меня сегодня удаленка».

Удаленка. Все ясно. Вопрос про место сна на самом деле можно не задавать. В их двухкомнатной квартире альтернатив нет. Двухспальная кровать в спальне и диван в гостиной. Только гостиная уже давно стала детской. Там стол Ани, ее пианино, вещи, гирлянда с фонариками на окне. Спальню тоже надо было давно переделать в нормальную комнату. Но как-то не доходили руки избавиться от гарнитура, который был куплен сразу после свадьбы. Там такой вместительный шкаф и такой удобный комод… А инструменты, да, она убрала. Андрей хранил свой пластмассовый чемодан с отвертками и пассатижами на лоджии. После развода, охваченная идеей начать жить сначала, Надежда купила маленькое кресло из ротанга и крошечный столик, решив сделать на лоджии зону отдыха. Летом переносила туда горшок с геранью, осенью заносила его обратно в дом. Идея была красивая, но сидеть в кресле и наслаждаться жизнью как-то не получалось. Зато уголок облюбовала дочь, которая уходила на лоджию с телефоном и в наушниках – слушала музыку или чатилась с друзьями. Подальше от любопытных родительских взглядов.

А инструменты Надежда перенесла в коридор и убрала в нижний ящик тумбочки для обуви. Чтобы глаза не мозолили.

«Посмотри в тумбочке для обуви. Слева у стенки».

И только отправив это сообщение, она вспомнила, что там не только инструменты. Там еще, завернутый в целлофановый пакет, ее дневник.

Твою мать…

Руки моментально стали влажными, а к щекам прилила кровь.

ДУРа!

Надежда дрожащими пальцами включила экран, чтобы стереть сообщение, написать, что не помнит, куда убрала его инструменты, но Андрей уже прочитал послание и писал ответ. Через секунду она получила: «Ок».

Надежда смотрела на эти две буквы и кусала губы. Да, она прятала дневник, не хотела, чтобы на тетрадь наткнулась дочь, которая легко выдвигала ящик ее прикроватной тумбочки в поисках крема для рук или градусника.

Надежда не вела дневник на постоянной основе и за последние полгода обратилась к нему всего несколько раз, когда надо было выговориться, но в период развода дневник ей очень помог. И по-хорошему, его давно следовало бы уничтожить. Выплеснула свою боль, и ладно. Все равно не будет перечитывать, но в тетради оставались еще пустые листы. Заводить новый дневник, не дописав старого, казалось неправильным. Надежда долго искала место, куда бы его спрятать. И ничего лучше обувной тумбочки – между пластиковым чемоданом с инструментами и стенкой – не придумала. Аня туда вряд ли полезет. Ее обувь хранится в другой секции. Зато сейчас туда полезет Андрей.

Дыши, Надя, дыши…

Это просто сверток, пакет непрозрачный. Не факт, что Андрей вообще обратит на него внимание. Мало ли что может лежать в тумбочке? Он найдет свои инструменты и пойдет подкручивать кран.

Вдох-выдох, вдох-выдох…

Телефон молчал. Экскурсовод продолжала рассказывать про Болдино и Пушкина, группа переходила из комнаты в комнату, Надежда плохо воспринимала происходящее. Нервы были на пределе, и сердце стучало так, что отдавало в висках.

Вдох-выдох, вдох-выдох…

Почему он молчит?

Дыши.

И все же не выдержала.

«Нашел?»

«Нашел».

3

Когда экскурсия по дому закончилась, все дружно поблагодарили экскурсовода и вышли на улицу. Дождь к тому времени лить перестал.

– Как удачно! – прокомментировал Пашка и буквально сбежал по ступеням вниз.

– Ты куда? – крикнула ему Ника.

– К памятнику! Здравствуйте, Александр Сергеевич! – Пашка дурашливо склонился в поклоне перед постаментом.

Пушкин, сидящий на лавочке, молчаливо взирал на шутовство парня.

– Давайте сейчас все встанем у памятника, и я сделаю фотографию, – тут же начала организовывать ребят Надежда Петровна.

Вчера такая фотография была сделана около мемориальной квартиры Горького и отправлена в родительский чат, сегодня нужен фотоотчет из Болдино. Однако ребята не спешили собираться. Кто-то фотографировал фасад дома, кто-то тер ногу Пушкину. Носок туфли блестел, видно, натирали его часто и исправно – загадывали желание. Посохов копался в телефоне, а Люда Чалых, раскинув руки, громко декламировала:

– И с каждой осенью я расцветаю вновь;

Здоровью моему полезен русский холод;

К привычкам бытия вновь чувствую любовь…[1]

На звук ее глубокого чистого голоса Посох обернулся – забыл на время о своем смартфоне и уставился на доморощенную актрису, а Надежда Петровна не выдержала. Впервые не выдержала за два с половиной дня.

– Да что же