выходила, а как подросли они, песней весёлой солнце встречали, над привольными полями порхали. Держались они стайкой, сами пищу добывали, сами домой прилетали.

А неподалёку от леса, где жили птенцы, был большой прекрасный сад Зелен-царя.

Повадились птицы в тот сад летать, червей да жучков клевать. И приметили они яблоньку ветвистую. Яблонька та была не простая. Утром на ней листья распускались, в полдень ветви цветом покрывались, а к вечеру уже плоды поспевали. И такими они были сладкими да сочными — язык проглотишь. Как приметили птицы то дерево, так только на нём яблоки и клевали.

Зелен-царь терпел день, терпел два, а потом позвал трёх сыновей своих и молвил:

— Сыны мои, коль хотите яблоки есть, караульте дерево от залётных птиц.

— Покараулим, батюшка, — ответили сыновья в один голос.

В первый вечер остался караулить старший сын, да только недолго он дерево стерёг — сковал его сон такой крепкий, что едва-едва солнце красное его утром разбудило. Со стыда не знал он, куда и деться: и царь, и братья, и весь двор над ним смеялись.

На второй вечер остался у яблони средний сын. Попробовал было караулить, да как стемнело, заснул ещё крепче брата.

Наутро опять было над кем посмеяться.

На третий вечер отправился караулить дерево младший сын. Взял он с собой оружие молодецкое, выбрал местечко укромное и сел в засаду. Вот ночь на землю спустилась. Тут в воздухе крылья зашелестели, птицы всей стайкой на яблоню сели и ну плоды клевать! Поднял царевич лук, прицелился, а девушка, что птицей была, заметила его и закричала:

— Постой, царевич, не стреляй!.. Коль нас перестреляешь, не видать тебе счастья.

Испугался царевич, лук опустил, а птица спускаться к нему стала — скок-скок с ветки на ветку, всё ниже и ниже. Только земли коснулась — обернулась девицей-красавицей. Платье на ней ярче солнца горит. Светло стало, как днём. Защебетали птицы, на деревьях листья зашелестели. Идёт девушка к царевичу, а трава так перед нею и стелется.

Смотрит на неё царевич, глаз отвести не может. Но как увидел, что у девушки рук нет, заплакал горько; заплакала и девушка вместе с ним. Рассказала она царевичу жизнь свою и какие муки из-за дракона вынесла.

— Жизни бы своей не пожалел, только бы увидеть тебя исцелённой. Возможно ли это? — спрашивает царевич.

— Слыхала я, будто возможно. Птица, которая меня своим птенцом сделала, говорила, что, коль привезёт мне кто чистой, как слеза, воды из родника, что бьёт из-под драконовой скалы, смогу я исцелиться, и станут у меня руки такими, как были.

— Красавица моя, пойдём во дворец к моему батюшке. Там ты станешь жить, беды не будешь знать.

— Не пойду, — отвечает девушка: — Зелен-царь велит выгнать нас обоих.

— Не бойся, я никому не позволю обидеть тебя.

— Не хочу я своё горе, печаль свою на тебя взваливать.

Оглянулся царевич, увидел под деревом красный мак, сорвал его и приколол девушке на грудь.

— Возьми этот цветок, а я отправлюсь в путь-дорогу. Как соскучишься по мне, брось цветок в прозрачную воду: коль потонет — не жди меня более. Поплывёт цветок по воде — жди меня хоть весь свой век, а если цветок к берегу пристанет — жди меня год один…

— Куда же ты собрался?

— Пойду ту воду искать, какая тебя исцелить может. А коль вернусь, где тебя искать?

— Буду я по утрам в твоём саду песни петь, солнце встречать.

Рассталась красавица с сыном Зелен-царя и опять птицей обернулась. Потом взяла она в клюв красный мак и полетела к прозрачному ручью. Бросила цветок в воду и стала смотреть, что с ним станется. Поплыл было цветок по течению, да потом к берегу подался и пристал, точно весь свой век там рос. Обрадовалась птичка и поспешила ко дворцу посмотреть, там ли ещё молодец. А он уже давно ушёл.

Держал царевич путь к царству драконов, к роднику с водою, как слеза. Шёл, шёл по горам да лесам и добрался до глубокого оврага. Глядит — в овраге три чёрта драку затеяли: за чубы друг друга тягают и такой вой подняли, что мороз по коже пробегает.

— Отдай мне!

— Э, нет, мне!

— Моё!

— Нет, не твоё!

— Не толкайся.

Хлоп! Трах! Бах! Ой-ёй-ёшеньки!

Дрались они так, друг друга увечили и заметили вдруг — путник подходит. Выскочили ему навстречу, сами в синяках да шишках, и принялись упрашивать:

— Добрый человек, коль привёл тебя случай к нам, смилостивься и рассуди нас: больно крепок орешек, нам самим не раскусить.

— Что же случилось, рогатые, что так вы друг друга разукрасили?

— Отец наш завещал нам две вещи, и вот мы никак наследство не поделим.

— Что же он вам оставил?

— Кушму — шапку и флуер — свирель. Но эти вещи не простые, а волшебные. Коль наденешь кушму на голову — невидимкой станешь. Куда хочешь идёшь, и горя тебе мало — никто тебя не увидит. А на флуере как заиграешь — сразу очутишься там, где душе твоей угодно.

— Тяжёлую загадку вы мне задали, но постараюсь рассудить вас. Что толку, коль двое из вас получат по одной вещи? Один по свету невидимкой пойдёт, другой — сам чёрт не ведает куда, а третий ни с чем останется. Вот коли б один из вас и кушмой и флуером завладел, это было бы дело.

— Так оно и есть! — радуются черти.

— Вот я думаю сделать так, чтобы всё одному досталось. Теперь слушайте меня. Оставьте свои вещи здесь, в овраге, и бегите вон до того холма, что вдали виднеется. Кто быстрее туда добежит да назад воротится, тому владеть и кушмой и флуером.

— Ладно, — согласились черти.

— Ну, становись — и марш!

Как пустились черти… гей-гей!.. Батюшки, такую пыль подняли, что на десять вёрст вокруг леса припорошили. Бегут черти, а царевич стоит, посмеивается. Надел он кушму на голову, заиграл на флуере и только успел подумать, как уже очутился у скалы драконовой, у родника, где вода чиста, как слеза.

Учуяли драконы, что кто-то из родника воду берёт, и мигом все собрались. Глянули — у родника ни живой души. А слышат — кто-то всё-таки воду черпает. Вот напасть! Окружили они родник, смотрят, но никого не видят.

Наклонился один дракон над родником, а