class="p1">— Это воины чёрта нас догоняют. Обернусь я полем пшеничным, а тебя стариком жнецом сделаю. А ты отвечай им, как прежде.

— Хорошо, — сказал Дафин и превратился вдруг в старика с серпом в руке.

Ходит он вдоль пшеничного поля, колос пробует, не пора ли хлеб убирать.

А воины чёрта уже тут как тут:

— Скажи нам, старик, не видал ли ты здесь молодца с девицей?

— Видал я, как же, видал, да давненько это было, как раз когда я сеял пшеничку, а с тех пор никого больше не видал.

Черти уши развесили, его речам поверили и повернули обратно.

— Ваше тёмное высочество, — молвили они, кланяясь чёрту в ноги, — не догнали мы Дафина и Вестру. Видели только старика жнеца. Он как раз собирался поле пшеничное убирать и сказал нам, что видал беглецов, да очень давно это было, ещё когда он пшеницу сеял. Вот и вернулись мы обратно. Кто их знает, куда они делись!

У чёрта сердце зашлось от злости:

— Дуралеи вы лопоухие, ведь это они и были!

Взвился смерчем и помчался сам беглецов догонять. Оглянулся Дафин и видит — туча тёмная на них надвигается. А Вестра признала в туче ненавистного чёрта, стукнула кольцом оземь и превратила Дафина в реку широкую да многоводную, а сама уточкой обернулась, по реке поплыла.

Прилетел чёрт к реке да как взглянул на уточку, сразу же в ней Вестру признал. Начал он воздух в себя тянуть, поднял бурю страшную — всё уточку к пасти своей притянуть старается. Но река волнами своими уточку укрывает, к другому берегу относит.

Долго трудился чёрт, да всё понапрасну. А когда увидел, что так ему ничего не добиться, принялся воду речную глотать. Глотал, глотал и столько воды выпил, что свалился и лопнул на месте.

Так Дафин и Вестра избавились от поганого чёрта. Обрадовались они и пошли дальше. Тридевять земель, тридевять морей миновали и пришли в дом к Дафину.

А там старый царь с царицей всё горюют да по сыну своему дорогому слёзы льют. Увидали они Дафина, и охватила их великая радость: не чаяли они уже сына живым увидеть.

И справили Дафину да Вестре весёлую свадьбу. Закатили пир на весь мир. Гостей собралась тьма-тьмущая, и я там был, мёд-пиво пил. А когда узнал, что с Дафином и Вестрой приключилось, не высидел пир до конца, а

Сел на колесо верхом,

Покатился кувырком —

Передать скорей всем вести

О Дафине и о Вестре.

Кырмыза[6]

  чём сказ поведу, всё так и было когда-то, а коли не было бы, не пошла бы сказка по свету.

Жил-был знатный боер, имел он богатства несметные, поместья беспредельные. Дворец его был сложен из камней самоцветных и ночью светился, как солнечным полднем. Девяносто девять было погребов под дворцом, и все набиты золотом и серебром, а вокруг дворца раскинулся прекрасный сад, где росли деревья заморские.

Но не золотом, не дворцом, не садами и не поместьями дорожил боер. Более всего дорожил он дочерью Кырмызой. Была она красна, как сама весна. Улыбка её точно солнечный восход ясна, очи — две звезды среди ночи, стан её тонкий — точно стебель гибкий, что колышется вечерком под тихим ветерком, голос серебристый — точно звон мониста, а платье на ней — такая краса, точно цветы, когда их омоет утренняя роса.

Семнадцати лет Кырмыза уже многих лишила покоя. Боер всё это видел и решил не выдавать дочь замуж за первого встречного-поперечного, а только за избранного молодца. А женихи к ней толпой приходили из-за тридевяти земель, из-за тридевяти морей. И надумал боер испытать их. Построил он высокую башню, а к ней лестницу из камней самоцветных шириной в две пяди и со ступеньками из стекла. Усадил он Кырмызу в башне, а женихам так сказал:

— Кто взберётся на лошади по этой лестнице, снимет у Кырмызы перстень с пальца да назовёт её по имени, тому она достанется.

Бросились молодцы его приказ выполнять, но никто выше первой ступеньки подняться не мог. Многие изувечились и ещё немало шею бы сломали, да вдруг объявился дракон на льве верхом, грива торчком, когти крючком; ступенька за ступенькой поднялся он по лестнице, перстень у Кырмызы с руки снял да по имени её назвал.

Привёл боер дочь во дворец, позвал дракона, обручил их, благословил, и началась свадьба, какой белый свет давно не видал. Весь люд веселится, пирует, дракон-уродина ликует, а невеста горюет, горько рыдает, как цветок увядает. Сердцем почувствовала бедная девушка, что лют он, этот дракон. Грустила девица, тосковала, от горя места себе не находила. Улучив минуточку, побежала на конюшню к своему любимому коню Гэитану. Этого коня давным-давно привёл из дальних стран отец Кырмызы. Но столько было у боера разных богатств, что про коня он совсем позабыл: конь-то был небольшой и невзрачный. Одна Кырмыза помнила о нём, поила ключевой водой, кормила отборным зерном. И вот прибежала она в тёмную конюшню, плачет, слезами заливается. А Гэитан заржал да вдруг спрашивает человеческим голосом:

— Чего ты плачешь, добрая Кырмыза?

— Как же мне не плакать, когда отдаёт меня отец за дракона с чужой стороны! Пришёл этот дракон к нам с недоброй мыслью.

— Не плачь, не причитай, а послушай лучше моего совета. Завтра, как прикажет тебе дракон в путь-дорогу собираться, отсыпь мне меру горячих углей, надень на меня узду золотую с серебряными удилами да отправляйся с ним. В пути держись позади него на три шага. Дракон тебя спросит: «Почему, дорогая Кырмыза, ты позади меня едешь?» Ты отвечай, что женщине следует позади мужа ехать. А как перестанет он оборачиваться, достань меч из ножен и держи его в правой руке на высоте драконовой шеи. Да покрепче за меня держись. Поскачу я вперёд, и снесёт ему меч голову.

Успокоилась Кырмыза, вернулась в хоромы и стала дожидаться отъезда. На другой день дракон велел ей в путь собираться. Взяла она меру, наполнила её пылающими углями и понесла Гэитану. Волшебный конь мигом съел все угли. Надела она на него узду золотую с серебряными удилами. И вот сел дракон на льва верхом, а Кырмыза — на Гэитана, волшебного коня, и отправились они к дальнему