царевич как размахнётся булавой и хвать его по затылку! Дракон чуть ноги не протянул.

— Ой-ёй-ёй! Кто, кто меня ударил? — завыл дракон и давай бить того, кто позади него стоял, — думал, что это он его так огрел.

Тот тоже обидчика не приметил и ударил другого. Стали драконы дубасить один другого. Пошла тут драка такая, что ни неба, ни земли не видать. Горы вокруг задрожали, и казалось, вот-вот земля провалится, так они колотили друг друга. И стали они по одному падать да на месте подыхать. Глядит царевич — только один дракон в живых остался, да и тот со страху дрожит, зуб на зуб у него не попадает. Замахнулся царевич и ударил дракона палицей. Упал тот, точно дерево под молнией. А только молодец отвернулся, как дракон был уже на ногах — цел и невредим, будто ничего с ним не случилось. Ударил его царевич второй раз, третий… двадцать третий… девяносто девятый, но всё напрасно. Вот какая в нём была волшебная сила! С досады да злости схватился молодец за пояс, чтобы потуже его стянуть, да и нащупал флуер. Вспомнил он о нём и обрадовался: коль не сокрушила дракона тяжёлая булава, пусть сгниёт он в темнице.

Приставил царевич флуер к губам и пожелал очутиться вместе с драконом при царском дворе. Не успел он и песню доиграть, как был уже дома. Посадил дракона в темницу, стражу у дверей поставил, а сам направился прямо в сад, где в зелёной листве птицы пели. Приметила его птичка, поскакала с ветки на ветку, пока на земле не очутилась. И, как только к земле прикоснулась, обернулась красной девицей. От радости царевич смеялся, а девушка плакала. Засучил он ей рукава по самые плечи и трижды смочил руки водой родниковой. Тут же девушка исцелилась, стали у неё руки как прежде, и засияла она от счастья.

Пошли они вместе во дворец. Кинулся им навстречу Зелен-царь, обрадовался, что сын возвратился, да ещё с такой девицей-красавицей. Но не успел он их обнять, как стража закричала, что рушатся стены да ломаются запоры темницы. Это дракон из плена вырывался.

Какой страх на всех напал! А царевич не испугался, надел кушму-невидимку на голову — и к дракону. Ударил его палицей по одному виску, потом по другому и оглушил.

Увидела девушка дракона, узнала своего страшного жениха и затряслась вся; а чудище собралось с силами и протянуло лапы, чтобы схватить её. Но тут девушка приметила у него на пальце свой перстень, что ей мать на счастье дала, и раз — сорвала его. И тотчас дракон околел — вся его сила в том перстне была.

Приказал тут Зелен-царь своей челяди сжечь дракона, а пепел по ветру пустить, чтобы и следа его не осталось. А потом затеял свадьбу, гостей созвал со всего света. И разгорелся пир на весь мир! Уж кто садился за стол, голодным из-за него не вставал.

Попал и я на ту свадьбу. Погулял я на ней, повеселился и видел, как молодые зажили в мире и согласии.

Дафин и Вестра[5]

алеко-далеко, там, где солнце спать ложится, когда на суету людскую наглядится, было когда-то большое царство. И жили в том царстве царь да царица. Давно их молодые годы ушли, но не было у них на старости лет ни опоры, ни радости — ни сына, ни дочери. Тоска их пуще старости к земле гнула. Разнеслась весть об их горе по всему миру.

И вот нашёлся старый-престарый отшельник, умевший всякое снадобье из трав варить. Пришёл он ко дворцу царскому утешить царя и царицу в их горе. Проводили старца к царю, упал он на колени и протянул царице виноградную гроздь, что выросла на холме, на глазах у жаркого солнца, и сказал он царице:

— Съешь эту гроздь, и будет у вас сын.

Царь на радостях решил на охоту отправиться.

Кликнул он своих людей, псарей да ловчих, и уехал. Много всякой дичи настрелял: и волков, и лисиц, и зайцев. Забрался он с охотниками далеко, за границу царства своего, но никто этого не приметил. Спустились охотники с крутой скалы и увидали высокую крепость. Обошли её кругом — ни живой души, всюду только камень да камень.

— Пошли назад, — приказал царь.

Да не тут-то было. Исчезла тропинка, по которой со скалы они сходили, и высилась перед ними гладкая, неприступная скала. Заметались охотники, как птицы в силках, а дороги нигде не находят. День прошёл, второй прошёл, уже они всю дичь поели. Есть им больше нечего, а голод всё крепче о себе знать даёт. Ещё ночь минула, а на рассвете глянули — чёрт по стене крепостной гуляет, трубку покуривает! Побежали псари, дали знать о том государю:

— Взгляните, ваше величество!

— Никак, чёрт нечистый!

Подошли воины к царю да подбили его спросить у лукавого:

— Ваше степенство, чем не угодили мы тебе, что заточил ты нас здесь?

— Не я вас заточил, сами вы сюда пришли, — отвечает чёрт сверху.

— Так прояви доброту свою и сделай проход в стене, выпусти нас на волю.

— Выполню, царь, просьбу твою, коль обещаешь мне подарочек.

— Какой же?

— Подари мне, что у тебя во дворце есть, а ты о том не знаешь, и я тебя мигом выпущу.

Задумался царь, видит — что-то недоброе лукавый затевает, да очень хочется ему выбраться из каменной пропасти. Вот он и отвечает:

— Согласен, быть по-твоему.

— Пиши грамоту на подарок, — требует чёрт.

Подозвал царь писаря, укусил тот себя за палец — чернил-то у них не было — и написал кровью грамоту. Взял чёрт грамоту царскую, и стен крепостных тут же не стало и тропа с горы перед ними. Обрадовались все и в родные края поспешили.

А дома царя радость великая ожидала: родила ему царица круглолицего сына. Нарекли его Дафином, и рос он не по дням, а по часам.

Царь с царицей глаз с сына не сводили, холили его да ласкали, сердечные. За всю свою жизнь они столько не радовались, сколько теперь за день.

Да недолго пришлось им радоваться. Явился ко дворцу царскому чёрт и потребовал отдать Дафина ему. Не успели царь