— О немецкой пропаганде я тоже слыхал, — сказал слепец. — Приехал из Германии в Россию в вагоне за пломбой самый главный смутьян. А от него сейчас вся эта смута и приключилась. Вильгельм послал, обхитрил, стало быть, всех наших. И мутит теперь этот человек всех, и мутит, спасу нет. И никто, паря, не может с ним совладать. Может, это и в самом дело антихрист. И вот пошло теперь врозь все, пошло да поехало. И в народе та смута привилась и растет с каждым часом. Приметы есть, что дальше будет еще хуже.

— А отчего, дедушка?

— Приметы, говорю, есть, истинные приметы… В селе Гагине молодая девка родила. Когда это случалось? В Княгинине попа удавили. Непостижимо, на нем божий сан. В Мурашкине барыню нашли в постели мертвой. Непокорство, озлобление ужаснейшие. Вникните в это дело хорошенько. Ведь свету конец… Бывало-то дети у отцов, а слуги у господ каждое воскресенье прощение выспрашивали, а ныне сын на отца, батрак на хозяина… Уж поверьте моему слову, не к добру, а к худу все неисчислимые приметы эти.

— А какие еще приметы есть, дедушка? — спросили бабы.

— Вот мышь мне за пазуху заползла, православные, — быть большой беде. И нынче небывалый урожай рябины, это или к чуме, или к огромадным смутам… И заметьте, где бы я ни лег, где бы я ни спал — домовой не дает мне ни сна, ни покою. Всхлипывает рядом, паря, плачет, хохочет, когтями дерево скребет. И доводится мне спать на воздухе… Домовой, он свежего духу не выносит. И вот, дородные, сами вы видите, пришли везде на народ напасти: голод, мор, войны, безбожия, ссоры, пересуды, непослушание, блуд, лихоимство, разбои…

Слушатели притихли.

— Как же, дедушка, быть? Как же все это остановить?

— Остановить это можно только одним маневром. Кто кость-невидимку найдет, тот людей от напастей избавит.

— А что это за кость такая, дедушка?

— Кость-невидимка заключается в черной кошке. Живет на свете черная кошка, в ней нет ни одного белого волоса. И кто эту кошку найдет да выщиплет всю ее шерсть, станет он ее варить в чугунном котле. И все ее кости истают, кроме одной. Вот эта кость и есть невидимка. Кому на роду написано достать, он достанет ту кошку и кость. И станет невидимкой. И будет, паря, ходить он по земле никем незрим, и станет он уничтожать, кого захочет…

— А кого он уничтожать будет, дедушка?

— А вот уж этого никто знать не может. Это есть великая тайность, за чьи грехи на народ глад и мор наслан…

Бабы стали креститься и охать в страхе.

— Вот нас и будет уничтожать, — сказала просвирня. — Богу нагрубили, царя с престола спихнули… Пропадем мы без царя, как без пастуха овцы…

Вдруг Митя Костыль качнулся перед стариком на деревяшке:

— Ты откудова, земляк, будешь?

— Чаво это?

— Знаю теперь — вятский… Расскажи, как у вас там революция проходила.

— У нас — слава богу, плохо. У нас — народ богобоязненный, ждут Учредительного собрания… Порядок полный, старшина, староста, урядник — все на своих местах…

— Дураки, вот и ждут Учредительного собрания, — заключил Митя, — серость мужицкая…

— А что революция нам дала? Одни только беспокойства. Революция в России не должна быть. Это я от многих степенных людей слыхал и, между прочим, от вашего барина графа Пашкова. Он благородного сословия и учености превеликой, он во всех землях бывал… Так вот что от него я слыхал: сперва она должна быть в Англии да во Франции, где народ слишком образованный. А в наших местах, с нашими дураками революцию не провести. Ничего не предвидится, кроме грабежа да охальничества. Вот и у графа в лесах начали пошаливать…

— А что ж такого, — возразил Егор Ярунин. — Он с нас тоже дерет… За порубку трех жердей я штраф заплатил громадный… Видишь! Да еще всыпали, три недели не садился. А сколько мы перепоили уряднику, да старшине сколько на пойло мужицких грошей пошло. А они — заграбастали все: и леса, и луга, и озера… рыбу половить негде. Царя не стало, а порядки одни и те же: сруби веник — граф тебя притянет к Иисусу…

Встревает баба:

— Я так и мужу написала. Бросай воевать, приезжай домой. Пока вы там воевали, здесь богачи еще богаче стали… Разжирели на ихней крови… идолы… Наши коровы поели графскую траву, так вот тебе, считают это уже злодейством. Мужики, гонимте завтра стада в графские покосы… Я сама коров стеречь пойду…

— Земля не уйдет от мужика, — сказал Митя Костыль. — А вот винтовку надо крепче держать…

— Пропала Расея-матушка, пропала, — сказал Андрей Чадо. — Бога забыли… Бога заместо половой щетки почитать стали…

— Какой уж тут бог, коли все сверху видит и молчит. Нам иконки присылали на фронт, а табаку нет. Вот тебе и «Спаса, господи, люди твоя…» Он — богатым нужен… Графу был нужен… А мы и бога, и графа по шее. Распровидел я в пятом году, какую нам казаки дали революцию, подряд всех лупили за такие дела, — сказал Ярунин.

— Мне самому влетело здорово, — добавил слепец. — Тогда вот и глаз лишился. Как плеткой хлестнут до глазам, с той лоры света божьего не вижу. И по миру хожу, около монастырей, церквей харчусь. Благодарю создателя, еще не все от веры православной отступились…

— Видите, куда он гнет! — воскликнул Митя и затанцевал на деревяшке. — Душу мне на части рвет старорежимными речами… Ты иди, старик, отсюда подобру-поздорову и монархическую заразу не разноси… А то я дам тебе в загривок, и костей не соберешь… Программа твоя явно царская и давно устаревшая. И сам ты человек темный и вредный. И только по убогости твоей мы тебя не прибьем. Уходи скорее, дурья голова.

Старик встал, поправил котомку и вскоре скрылся в проулке. Он направился к барской усадьбе. После выяснилось — это был корниловский офицер, загримированный под нищего, из усадьбы графа.

В ту пору разошлись мужики за полночь.

На другой день наш пастух Ерема, никем к тому не подстрекаемый, загнал крестьянское стадо на барские луга и потравил их. Управляющий приказал работникам, военнопленным австрийцам, окружить Ерему и вырезать ему икры. Австрийцы, их было человек пятьдесят, составляли тогда и охрану усадьбы. Толпа мужиков, принесшая Ерему на носилках, напала на охрану и одного австрийца забрала в плен. Народ собрался опять у хаты пастуха.

Дважды плененный австрияк в разодранной серой шинели и национальной кургузой шапочке сидел среди мужиков, и все наперерыв требовали от него рассказать, как и чем вооружена