Вышла за ограду. Ограда вокруг дома тесовая, выше человеческого роста, а ворота – широкие, рассчитанные на запряженную в телегу лошадь. Дом строил еще отец Апраксии, приказчик в керосиновой лавке. Уже несколько десятилетий ворота не открывались, застыв в ржавых артритных петлях, – люди ходили через калитку.

Закрыв ее за собой, Апраксия ступает на узкую тропинку в снегу – а навстречу Ленка, соседка:

– Ой, добрый день! Как здоровье-то ваше?

Ответить Апраксия не успевает: Ленка торопится выложить новости.

– Звонит мне Митька вчера – Нина Игнатьевна-то ведь померла!

– Это которая Нина Игнатьевна?

– Да тетка Митькина, не помните, что ли? Раньше по Дементьева жила, а прошлый год к сыну уехала, под Серов куда-то в деревню.

Апраксия кивает, хотя не помнит никакой Митькиной тетки. Да и Митьку никакого не помнит. С Дементьева… Дементьева-то длиннющая!

– Что ж она померла-то?

– Дак возраст! Ей сто лет в обед!

Апраксия бесцветно смотрит на Ленку.

– Ну как вы ее не помните-то? Она до пенсии в аптеке работала.

– Так это Нинка Самохина! – ахает Апраксия. – Че ты мне говоришь: Игнатьевна! Нинка, мы с ней в школе вместе учились…

– И вот сын-то ее, Васька, – запойны-ый! – тараторит Ленка-вертушка. – Поехал урну-то из крематория забирать, из Серова, поставил в сумку, везет – на электричке он ехал, – так прямо в электричке и нализался.

Ленка вдруг заходится смехом, не может говорить. Апраксия хмурится, перетаптывается в своих валенках, скрипит снегом.

– Ну и вот, значит… – справилась с собой Ленка. – Стал на своей остановке выходить, лыка не вяжет. А сумки-то и нет!

Апраксия ахает:

– Украли!

– Ну! Вы вора-то, вора-то представьте! – Ленка утирает выступившие от смеха слезы. – Раскрывает сумку – а там… там…

– Да… – вздыхает Апраксия. – Слышь, Лен, а у меня-то какое дело. Вот дала мне Мария сегодня обрату. Не знаешь, лепешки на нем нельзя замесить? А то племянницу сегодня жду, Татьяну, так угостить хоть ее. Никогда я на обрате-то тесто не ставила. А люди говорят, вроде – можно.

– Не, я про это не знаю. Так вот, что я говорю: разве ж он за могилой будет следить, Васька?

– А кто в могиле-то лежит, если Нинку украли? – не поняла Апраксия.

– Дак Митька-то съездил потом в крематорий сам!

– В крематорий?

– Ну да! Ему там нового праху насыпали. Там трупов по шесть зараз сжигают. Не все ли равно?

Апраксия покивала, поджав губы.

– Вот и я думаю – чего с тем обратом связываться? Куплю батон в магазине да варенья банку открою. Клубничного.

– Вы как клубничное варите: пятиминутка?

– Не-е, оно долго не стоит. Я сахаром засыплю да и оставлю на ночь. Потом поварю-поварю да еще оставлю. А на третий раз как поварю – тогда уж по банкам разливаю…

В магазине на прилавке сидит белый кот. Смотрит на Апраксию. Чем-то он напоминает ее песцовую шапку.

– Слышь, Наталь… – окликает она продавщицу, крупную деваху в кудрях и с ленивым взглядом. – А чего я хотела купить-то?

Продавщица пожимает плечами. Апраксия трудно задумывается.

– Ты это… дай мне, что ли, лап куриных с полкило. Васька их хорошо ест. Так… Соли, что ли, дай. Соль-то есть еще у меня, но ведь закончится – иди потом за ней, за солью… Что же я хотела купить? Не соли ведь? Племянница ко мне сегодня придет, Татьяна…

Татьяна пришла вечером и прямо с порога заявила:

– Ну и холодрыга у тебя!

– Разве? – На Апраксии Вячеславовне поверх теплой кофты была серая пуховая шаль.

– Конечно, сама чуть ли не в шубе! А спать-то как будешь?

– Да я вчера топила…

– Дрова, что ли, экономишь? Так их за пять лет не сжечь! – Татьяна решительно насовала дров в топку, переложила кусочками бересты, подожгла – горьковатый запах дыма ненадолго наполнил дом, а потом утянулся в трубу. Дрова, разгораясь, трещали; в трубе подвывало. Подвывало сильно, правильно, но Татьяна все-таки спросила:

– Зольник-то давно чистила?

– Да вчера только…

– Вьюшку перед сном не забудь закрыть.

Апраксия пошла на кухню – варить на ужин картошку.

Пока Татьяна носила воду из колодца, наполняя пятиведерный бак, пока мыла пол, отбиваясь от Васьки, который нападал на тряпку, – картошка сварилась. Апраксия выставила к ней банку своих фирменных огурцов – от рассола шел запах чеснока, хрена, смородинового листа – и квашеную капусту в миске. Капусту она хранила в сенках, в ларе, и в ней попадались хрусткие льдинки.

– И зачем все в комнату тащить, на кухне бы поели, – сказала Татьяна, усаживаясь за стол.

– Вот еще! – распрямила спину Апраксия. – Что мы – не люди?

Татьяна хрупнула огурцом.

– Вроде по тому же рецепту заливаю, а у меня не выходят такие хрустящие…

– Статью тут в «ЗОЖе» прочитала. – Апраксия кивнула на тумбочку, где лежала стопка газет. – Лекарство-то, которое я от давления принимаю, так от него, пишут, кашель и волосы выпадают. То-то, я гляжу, у меня волосы полезли! Полезли волосы – так и кашель ведь, Таня, скоро будет?

– И что? – Татьяна подцепила на вилку еще огурец. – Ты врачихе своей говорила об этом?

– А! – Апраксия махнула рукой. – Она говорит: другое-то лекарство четыреста пять рублей стоит. А мне на месяц две упаковки надо. Буду уж то пить… И ты знаешь, я ведь теперь наклониться как следует не могу, колен не достаю! Недавно заметила. Не от этого ли лекарства? Вот, смотри…

Она полезла из-за стола, попыталась достать руками колени.

– С ума сошла! – рассердилась Татьяна. – Можно подумать, я достаю до колен… – Она тоже встала и наклонилась. Едва-едва дотянулась до колена, запыхалась и рассердилась еще больше:

– А ведь на двадцать лет тебя моложе! Ишь, до колен она не достает!

– Да… здоровье никуда…

Апраксия по-детски посмотрела на племянницу:

– Когда ж лучше-то будет, а, Тань?

Она подошла к тумбочке, открыла дверцу, шуганув Ваську, который прицелился впрыгнуть на газетную стопку. Достала папку красного картона, развязала тесемки. На самом верху лежал бумажный сверток.

– Иди, – Татьяну позвала, – я тебе покажу… Гляди вот… – В свертке были чистенькие красивые купюры. – Не хватает, конечно, пока. Но после восьмидесяти, говорят, прибавку к пенсии дают. Накоплю быстрей с прибавкой-то…

– Да на что ты копишь-то?

Апраксия посмотрела на Татьяну. Где так она умная, а где – ни украсть, ни покараулить.

– А-а-а! – До Татьяны дошло. – Тьфу! – Опять рассердилась она. – Лучше б холодильник новый купила! А там уж не твоя забота, как-нибудь справимся.

– Да-а, надеяться на вас…

Она подумала о Нинке, которая вот не позаботилась, видать, вовремя, и теперь лежит в ее могиле чей-то безымянный прах. Вынула из свертка деньги, подержала;