Если бы она знала, как стать более мягкой! Может быть, тогда смогла бы заинтересовать Дэвида как женщина, а не просто как подруга.

Отогнав эгоистичные мысли, Анна с пониманием взглянула на Панкхерста.

– Я представляю, какие страдания пришлось пережить Лили. И как тяжело было тебе.

– Моя сестра стала чахнуть у меня на глазах. Она не ела и не спала. Черт возьми! Если бы ты ее видела…

Анна закрыла глаза: у нее кружилась голова от его мельтешения. Но Панкхерсту надо было высказаться, и она поощрительно заметила:

– Она слабела от тоски.

– Да, – согласился Дэвид, подойдя к занавешенному окну. – Она сделалась апатичной и жутко исхудала – кости просвечивали сквозь кожу. Ее не интересовали ни вечеринки, ни светское общество Лондона. Наконец я понял, что надо принимать решительные меры, и уговорил отца купить поместье Грейстоун, надеясь, что морской воздух вернет ее к жизни.

– Грейстоун – действительно красивое место, – заметила Анна.

Не открывая глаз, она представила себе дубовую рощу, в тени которой одиноко стоял величавый дом. Этот зеленый уголок казался оазисом на пустынном берегу.

– Нам повезло; мы приобрели настоящее сокровище. У Лили было все, что нужно для счастья. – Дэвид протяжно вздохнул. – Но это не помогло.

Анна испытала неожиданный прилив раздражения оттого, что Дэвид никак не мог преодолеть свою скорбь. Пряча неуместные чувства, она сказала:

– Ты скрасил ее последние дни. Ведь ты сам говорил, что твоей сестре нравились дом и участок, она любила слушать прибой.

– Да. На какое-то время ей стало лучше. В теплые дни она часто сидела на веранде. Иногда я выносил ее на вершину холма, откуда открывается вид на парк.

– Ваше поместье расположено в очень живописном месте. Близость океана придает ему особое очарование.

– Лили тоже так считала. Однако силы ее стремительно убывали. Она едва могла поднимать голову и улыбаться. Когда все кончилось… – его голос стал хриплым от волнения, – мы с отцом похоронили ее на том самом холме.

Анна сглотнула комок в горле и открыла глаза. Дэвид стоял в темном углу, опустив голову и плечи. Как ей хотелось откинуть назад белокурый локон, упавший на его высокий лоб! Как ей хотелось очутиться в его объятиях и утешить его ласковыми прикосновениями! Но в ее распоряжении были только слова.

– Ты сделал все, что мог, – проговорила она. – Твоя сестра ушла туда, где нет боли. Она обрела вечный покой и вечную любовь. Не растравляй себя напрасными мыслями.

Дэвид отвернулся и судорожно вздохнул.

– Ты права. Я не должен был так сердиться.

Анна молчала, понимая, что ему нужно время, чтобы прийти в себя; голова её нещадно трещала, но эта физическая боль не шла ни в какое сравнение с теми душевными муками, которые испытывал Дэвид.

Она думала, что ее друг уже оправился от потери своей младшей сестры. В последние месяцы он редко упоминал о ней в разговорах, хоть и продолжал носить на ее могилу свежие лилии. Лорд Джошуа Кеньон разбередил старую рану. Вчера он явился в Грейстоун, чтобы принести Дэвиду и лорду Тимберлейку свои запоздалые соболезнования. Интересно, какую цель он преследовал? Может быть, ему просто хотелось позлорадствовать. Или он решил надеть, на себя маску доброго, благородного джентльмена.

Скорее всего, последнее. Он вернулся в Англию и пожелал занять прежнее высокое положение в обществе. Однако после того как бросил свою невесту, его репутация оказалась сильно подмочена, и ее не спасли ни дьявольское обаяние, ни героизм на поле брани. Чтобы обелить себя, Кеньону надо было показать, что он исправился.

Анна от души сочувствовала Дэвиду и жалела о том, что пошла на поводу, у мамы, разрешив лорду Джошуа остановиться, в их доме. Она должна была подумать о том, какую реакцию это вызовет у Дэвида.

Она приподнялась с подушек и сбросила ноги с кровати. Комната накренилась, словно каюта плывущего по морю корабля, Анна уперлась ладонями, в матрац и приготовилась встать. Дэвид шагнул ближе и испуганно уставился на свою подругу, как будто только что заметил, что она нездорова.

– Куда ты? Тебе надо лежать.

– Я должна поговорить с мамой… предостеречь ее насчет лорда Джошуа.

– Но у тебя такой вид, как будто ты вот-вот упадешь в обморок…

Перед глазами у Анны двоилось, желудок свело от нового приступа тошноты.

– Надеюсь… что не упаду.

– Я тоже на это надеюсь, – он заломил руки, – какой же я нечуткий! Все твержу о своих неприятностях, а ведь ты ранена… причем из-за меня.

– Я не жалею об этом.

– Глупая девчонка! – ласково сказал он, взяв с прикроватного столика чашку с чаем. – Выпей, это придаст тебе сил.

Он поднес чашку к ее губам, и Анна сделала глоток. Его заботливость не вызывала в ней того волнения, которое она испытывала в присутствии лорда Джошуа. Вот если бы Дэвид, дотронулся до нее, погладил по щеке, может быть, даже обнял и приложился своими красиво очерченными губами к ее губам… Она устыдилась собственных мыслей. За те пять лет, что они дружили (им было уютно друг с другом, хоть и несколько скучновато), Дэвид ни разу не позволил себе подобных вольностей. Он относился к Анне с уважением, как настоящий джентльмен. Не то, что лорд Джошуа.

– Пожалуй, я все-таки лягу. – Анна вновь опустилась на холодные подушки. В висках у нее стучало. – Ты не мог бы позвать маму?

Дэвид неуклюже похлопал ее по плечу.

– Конечно, сейчас позову. Прости, что излил тебе душу.

– Не стоит извиняться. Мне всегда приятно тебя слушать.

Из друзей получаются самые лучшие семейные пары. Взять, к примеру, ее родителей или ее женатых братьев. Как жаль, что Дэвид об этом не знает!

Прощаясь, он нагнул голову, и солнечный луч, пробившийся сквозь занавеску, позолотил его светлые кудри.

– До свидания. И, пожалуйста, остерегайся Кеньона. Он умеет втираться в доверие.

В памяти Анны мелькнуло суровое лицо лорда Джошуа с грубыми мужественными чертами.

– Не волнуйся, – твердо сказала она. – Ему не удастся меня очаровать.

Джошуа зашел в кухню раньше Пег. Ему пришлось нагнуть голову, чтобы не удариться о дверную раму. В просторной комнате с низким потолком сверкали висевшие на крючках медные котелки, и булькал чайник, стоявший на каминной полке. Солнечный свет проникал сюда через единственное окно с веселенькими желтыми занавесками и горшками с красной геранью. В центре помещения, на длинном деревянном столе, возле противней для пирогов и деревянной миски, до половины, наполненной ежевикой, лежало раскатанное тесто.

Харрингтон стоял у стола, черпал ягоды своими короткими пальцами и отправлял в рот.