другого, больно тот маленький сделался, сверху не видно. А уж если умом гордится, начинают,  тут уж вовсе.… У такого все вокруг дураки, только он умный. Гордость, как в коробку человека загоняет. И растут стенки этой коробки, пока не замуруют человека. Смотришь, и нет человека-то, одна коробка перед тобой.

                ***

Федор мылся в бане  и разговаривал с Семеном, братом.

– Нет, ну что за народ! Стараешься для него, стараешься…. Все впустую. Ничего не понимает.

– Дак у нас народ-то темный, – Семен, тракторист с мускулистыми увитыми жилами руками, поддал пару.

Из открытой дверцы вырвался горячий невидимый пар. У Федора отчаянно зажгло уши, но он терпел. Семен поддал еще раз, и Федор скатился с полка и стал на четвереньки на пол. Он стонал и кряхтел, но не столько от жары, сколько от ушибов полученных в справедливом сражении в клубе. Он защищал демократию от грязных посягательств в лице коммуниста и других несознательных элементов.

– Здорово мы дали коммунистам, – ухмыльнулся Семен.

– Да-а-а, – согласился Федор. Сам же морщился и потирал бока.

После бани они сели за стол, Нина, жена Семена принесла большое блюдо дымящихся пельменей. Семен вопросительно взглянул на жену.

– А где?

– Да нету ни у кого. Посылала я Сашку, он полдеревни оббегал. Ни у кого нет. Все скупил Мишка, Коляна брат.

– Ну, так сбегал бы к нему.

– Ага. Мишка-то загибает тройную цену.

– Как? – хором вскричали Федор с братом.

– А вот так! Отпили вы, мужички.

– Подожди, подожди…. Как это так?… Почему он цены поднимает? – Забеспокоился Федор, – А куда власть смотрит?

– Власть, власть. Она у него на побегушках. Ему Табакеркин помогает.

– Нет, ну что делается! Загубят паразиты Россию. Точно загубят. Да вы то хоть мужики поднялись….

– Поднимутся они, как же, – Нина ехидно засмеялась, – они только пьяные храбрые. Нюрка давеча прибежала, вы что там, в клубе накуролесили. Она говорит, что всю мебель поломали, занавес со сцены оборвали. А крови-то, крови там…

– Да это все Стешин коммунист, – скривился Федор, – да еще военный там раскомандовался.

     Пельмени без спиртного были какие-то пресные. Аппетит, конечно, безвозвратно пропал. Никакого настроения.

– Нина, – Федор нервничал и не мог скрыть этого,  – а, что слышно про выезд? Ну, из деревни можно выехать?

– Не-а. Со всех сторон закрыта.

– А народ, что говорит?

– Ничего он не говорит. Стешин вон про эксперимент болтает.

– Значит, коммунист что-то знает, – подумал Федор и про себя решил на время помириться со Стешиным, все выведать, а там видно будет.

Федор лежал на кровати и строил планы. На кухне Нина ругалась с мужем. До Федора доносились их голоса.

– Сено скоро кончится. Ты когда за сеном соберешься?

– Дак не проехать

– Дак, дак…. Думай что-нибудь. Собирай мужиков, дыру какую-нибудь делайте. Коровам же сено нужно.

– Да говорили мы с мужиками.

– Ну и что?

– Вовка Длинный пробовал на тракторе….

– Ну?

– Гну! Не мог проехать. Да и никто не проедет, пока не кончится это.

– А когда кончится?

– А кто его знает….

                ***

Стешин подводил неутешительные итоги. Лекция в клубе сорвалась. У него лично синяк под глазом, разбита губа. То, что большевики всегда терпели за правду, не очень-то успокаивало Стешина. Вроде бы все плохо. Но в голове вдруг мелькнула одна мысль. Однако поврежденная голова не смогла сразу ухватить беглянку. Внутренне Стешин чувствовал, что именно в этой мысли и скрывается выход. Но что за мысль проскочила в воспаленном сознании, не оставив следа?

Так, так, так…. Идея насчет эксперимента конечно хороша.  Молодец Стешин. Но надо ее еще подкрепить. А что если….

                ***

Вечер. На столе в стакане оплывает свеча. За столом сидят трое. Время десять часов, поэтому ребят удалили спать. Во главе стола находится веселый Михаил, по бокам Колян с Натальей. Миша достает  из хозяйственной сумки ворох бумажных денег, и, расправляя, начинает складывать. На клеенке стола образуется несколько денежных пачек: пятерки, десятки, «полтинники» и сотенные. Все. Разбор денег закончен. На дне сумки гремят монеты, но Миша не обращает на них внимания. Окинув взглядом напряженных родственников, Михаил начинает считать. Делает он  это с удивительной ловкостью, пальцы так и мелькают, денежки шуршат. Подняв глаза, Миша быстро производит подсчет, и облегченно вздохнув, отваливается на спинку стула.

– Все. Я, правда, ожидал большего, но все равно для первого раза неплохо. Совсем неплохо.

– Вот, Колян, твоя доля, а это Наталья твоя…. Да, вот еще, – он вывернул сумку на стол, по поверхности звеня, покатились монеты. – Это ребятам отдайте.

Наталья с Николаем пересчитали деньги и подняли изумленные глаза на Михаила.

– Ну, как? А я вам, что говорил…. Скоро будет еще больше.

Наталья с мужем переглядывались и молчали. Они просто обалдели. Так просто и быстро можно заработать деньги. Правду говорят: в городе легче живется. Они тут ломаются за копейки, а городские живут и в ус не дуют.

– Так, Николай, ночью ты будешь торговать. Цену не снижай, ссылайся на меня. Проблемы будут, сразу поднимай. Да, еще кобеля с цепи отпусти, пусть по двору бегает.

С десяти вечера посетителей заметно прибавилось. Колян брал деньги, заходил на кухню, отмерял мензуркой двести грамм – «дозу» и выливал в посуду принесенную мужичками. Скоро он стал не успевать. На помощь пришла Наталья. К двум часам ночи поток посетителей начал иссякать. Колян с Натальей устали, приходилось считать деньги, к тому же чуть не каждому надо было объяснять, что цену установил Михаил, что он хозяин, а они лишь его помощники.

Утром пришел участковый Табакеркин. Он нашел  продавцов самогона, поставил своего сына охранять, а сам поспешил к Михаилу. Довольный Михаил завел джип и через час склад пополнился большими бутылями самогона.

Прошли сутки. Любителей выпить  в деревне, конечно, не убавилось, все они тянулись к Колиному дому. Возмущенных практически не осталось. Русский народ быстро привыкает к произволу.

В обед Наталья предложила новую идею: скупить все три магазинчика, деньги же есть и потом поднять цены. Миша задумался, затем сказал:

– Наталья, это мелко! Подожди, у меня одна мысль родилась. Обмозговать нужно. Вот тогда