объявлении.

                ***

Пошел третий день с начала « окружения» деревни. В кабинете председателя колхоза сидели двое – сам председатель и участковый милиционер Табакеркин.

– Ну, что будем делать? – Иван Петрович покосился на телефон, как будто ждал звонка.

– А что делать? – отозвался участковый.

– Как, ты ничего не знаешь?

– Да ты понимаешь, Иван Петрович, у нас с женой годовщина свадьбы была, ну я и …

– Ты все и пропировал?

– Да так вышло…

– Вышло… да ты посмотри, что делается… Демократ этот дерьмовой полдеревни уже в свою партию принял. Коров да быков еще осталось.… А коммунист, тот похитрее, вчера лисой ко мне подобрался. Мол, помоги, Иван Петрович, как бывший коммунист, тебе это потом зачтется…

– А что зачтется? И вообще, чего он хочет?

– Да ты понимаешь, он же придурок хочет отобрать все эти киоски и магазинчики и сделать общественными.

– А как же закон?

– Он говорит, надо воспользоваться моментом и провести эксперимент. А уж потом распространить на всю Россию.

– Да он же ненормальный!

– Вот и я говорю.… Да, чуть не забыл, военный этот, ну Нинки Молочной брат, так тот молодежь собирать начал.

– Для чего?

– Да шут его знает. Говорит, что защищать нужно деревню, но, по-моему, у него другие планы.

– Ну, у тебя, Иван Петрович, и новости…

– Подожди, вот еще Миша новый русский, пропьется, что он придумает.

– И что же мне делать?

– Да не тебе – нам… Просто ума не приложу.

Иван Петрович тоскливо уставился в окно и задумался. Как их прижать?  Все по закону делают, стервецы. Никак не подкопаешься.… Не вовремя, ах не вовремя уехал в отпуск глава администрации. Придется им с участковым за порядком следить.

– Не молчи, Иван Петрович, говори что делать. Может арестовать кого…

– Я тебе арестую! В такой нервозной обстановке, они нас вперед арестуют… Ничего не делай, просто наблюдай и докладывай мне.

– А как мне наблюдать? Меня ведь все знают.

– Вот это и хорошо. Ты житель деревни, вот и ходи на эти собрания и прислушивайся.

– Да ты из меня шпика хочешь сделать? – стал подниматься участковый.

– Какого шпика, – свирепея, сказал Иван Петрович, – вот кончится эта заваруха, спросят тебя, – что ты делал в это время, какие меры принимал? А ты скажешь – я не хотел быть шпиком, поэтому ничего не делал. Ну и турнут тебя из органов…

– Да я что… Я ничего… Я готов, – завозился на стуле милиционер.

– Короче.… Каждый вечер мне доклад. Понял?

– Понял, понял Иван Петрович, как не понять.

– Да, кстати, у тебя, как с запасами этого? Ну, водка есть?

– А-а-а.… Есть немного. На прошлой неделе из горотдела приезжали, ну и прошлись по точкам. Все увезти не могли, вот мне четыре ящика и оставили, на сохранение.

– Это хорошо.

– Ты это… Иван Петрович, ящики-то на хранение оставлены. Мне же отчитаться надо будет.

– Не переживай. Спишем на обстоятельства. Сам видишь обстановка какая.

– Иван Петрович, –  взмолился Табакеркин, – как я спишу, куда?

– Напишу я тебе расписку, что взял на хранение. Устроит тебя?

– Конечно, устроит. Голова ты, Иван Петрович, – успокоился  участковый.

                ***

По деревне бродили два призрака. Призрак коммунизма и призрак демократии. Пока они не сталкивались, но столкновение было неминуемо. И оно состоялось.

Сошлись они у Петра Большеротого. Большеротый отмечал день рождения внучки, когда зашел коммунист Стешин. Поздравив, хозяина, он достал из-за пазухи подарок – резинового гусенка и передал имениннице. Совершенно естественно Стешин вписался в компанию. Агитировать он начал издалека. Сначала прошелся критикой по современной власти, потом окунулся в прошлое. Поднаторевший на митингах, Стешин запросто завладел вниманием слушателей. Даже Большеротый молчал и только изредка его громкий голос прерывал русского Цицерона.

– Товарищи, вспомните, как замечательно мы жили. Медицина была бесплатной, образование тоже, деньги платили вовремя. Счастливо жили товарищи, без тревоги за завтрашний день.… А какие праздники были.…Любо-дорого посмотреть. Все равны были…

– Вот-вот! – послышался от порога голос, – все равны были.

На сцену выступил, правда, без поклона, демократ Федор. Застолье разом обернулось на Федора, а тот стал развивать инициативу.

– Все равны были. По талонам всем одинаково давали. Справедливость была. Никакой мафии не было, преступности не было…

   Хозяева и гости согласно кивали выступающему. В их восторженных глазах светилось ясное понимание. Правильно говорит, совершенно правильно.

Вот только Стешин мрачнел. Он чувствовал, что где-то здесь кроется подвох. Но как он ни старался понять, его изощренный ум пробуксовывал.

– А сейчас, что творится… Народ абсолютно бесправен. Зарплату не получает месяцами, а если получает, то настолько мизерную, что еле на жизнь хватает. Мафия кругом, все воруют, беспредел… И все молчат… – Федор чувствовал, что захватил внимание, ох как захватил.

– Подниматься всем надо! Сбрасывать их! – азартно кричал Федор. Его палец уперся в коммуниста Стешина. – Это они во всем виноваты. Это они семьдесят лет унижали народ, морили голодом, уничтожали, наконец! Превратили людей в бессловесную скотину. В рабов, которые готовы работать за пайку хлеба. А сейчас захватили все кресла, захапали себе все и жируют, паразиты. Это они виноваты, что народ молчит. Гнать их надо поганой метлой и другую власть устанавливать! Нашу, народную, демократическую. И к черту этот Запад, с которым бывшие коммунисты заигрывают.

Колхозники сидели ошарашенные. Во  дает! Как он коммунистов в хвост и в гриву. Молодец, одним словом!

Коммунист Стешин закипал. Видел он этих демократов в одном месте. Все время дорогу, сволочи, перебегают.

– Слушай, да пошел бы ты со своей с… демократией, знаешь куда! – возмутился Стешин.

– Вот, вы видите! Нельзя их трогать – коммунисты! А они только оскорблять могут…

– Да пошел ты, Федька, со своей демократией. И забери своего позорного лидера. На него и так, как на клоуна смотрят!

Этого Федор стерпеть не мог. Поносить его лидера, народного спасителя.… Это уж слишком!

Федор схватил валенок, стоящий у порога и запустил им в коммуниста. Да-а, если бы Федор попал, то демократия бы сразу одержала победу. Но Стешин уклонился, и кувыркающийся валенок, минуя противника, припечатал свою подошву ко лбу Петра Большеротого. Что тут началось… Большеротый оправдал свою кличку.