— Запомню, — пообещал Иван. — Ты еще вернешься?

— Конечно, — сказала она. — Куда же я денусь?

Но когда в комнату «Новостей» позвонил Андрей Победоносцев,Лена Зайцева, оглядевшись по сторонам и не увидев Александры, сообщила ему, чтоона уехала и сегодня уже не будет.

Михаландреич обедал, Вешнепольский тоже не заходил, и некомубыло уточнить эту информацию.

Александра купила бабе Клаве желтых лохматых хризантем. Впортфеле у нее лежали ножницы и пустая стеклянная банка из-под кофе, чтобы былокуда поставить цветы. Длинные толстенные стебли придется втрое или вчетвероукоротить, иначе не успеет она дойти до выхода с кладбища, как они отправятсяна продажу по второму кругу.

Дождь все шел, и в мире было муторно и тоскливо, как впредчувствии большой беды.

По мокрой дорожке, засыпанной желтыми листьями, Александрадобралась до бабы Клавы и тихо с ней поздоровалась. Старая береза над соседнимпамятником зашелестела под внезапно налетевшим ветром, обдав Александру дождеми жесткими листиками, похожими на золотые монеты.

Александра усмехнулась. Баба Клава, как всегда, выражала ейнеудовольствие.

Не было случая, чтобы бабушка за что-нибудь похвалилаАлександру. Все она делала не так, всегда была нерасторопна и неумела, никогдане могла соответствовать высоким бабушкиным идеалам. Наверно, бабе Клавеказалось, что именно так нужно воспитывать детей, чтобы из них вышел толк.Наверное, она считала: если все время указывать человеку на его ошибки ипромахи, он перестанет их делать.

Но Александра все время ее подводила. Промахи следовали одинза другим.

Она хорошо училась, зато совсем не хотела шить, а это приболее чем скудных финансах было просто необходимо. На даче ленилась полоть,забиралась под вишню и подолгу смотрела в траву, где копошились муравьи и божьикоровки. Бездомные собаки со всего района ждали ее у подъезда, и она раздавалаим по частям собственный завтрак и носила в ветлечебницу их многочисленныхщенков, а потом слонялась по подъездам, пристраивая их добрым людям.

Баба Клава запрещала ей близко подходить к собакам и сразупосле школы усаживала ее за уроки, а потом за шитье или вязанье. Им нужно былона что-то жить — пенсии хватало только на хлеб.

В десять лет Александра вовсю шила фартуки на продажу вкакую-то артель. Шила и сочиняла истории. Шила и мечтала о том, как у нее будетсобака, а у собаки — смешные толстые щенки. Шила и думала о лете и море,которое видела по телевизору.

В шестнадцать она уже работала на почте, а в семнадцатьперепечатывала на древней пишущей машинке чьи-то курсовые работы. Но бабушкавсе равно была недовольна.

Так Александра и выросла, сознавая собственноенесовершенство во всей его полноте…

— Привет, бабуль, — сказала она негромко. — Это я.

Пристраивая цветы, она сокрушалась про себя, что они«покупные», а не с дачи. «Покупных» цветов бабушка не любила, жалелаистраченные впустую деньги. И приехала внучка не вовремя — во второй половинедня. Кто же на кладбище под вечер едет?

Нет, все, все Александра делала неправильно…

Мокрой тряпкой она протерла скромный памятничек с овальнымпортретом.

Баба Клава строго и неприязненно смотрела, как внучканаводит порядок на оскудевшей осенней могилке, засыпанной листьями.

— Я к тебе теперь, наверное, только весной приеду, —сообщила Александра портрету. — Не сердись.

Водитель, должно быть, заждался в машине, подумалаАлександра, да и следующая съемка приближалась неотвратимо, поэтому оназаторопилась и вскоре ушла, с дорожки еще раз оглянувшись на бабу Клаву.

«Как это вышло, что я ни разу у нее не спросила, любит онаменя или нет?» — думала Александра.

Дождь барабанил по зонту, в мокрых аллеях потихонькусгущались сумерки…

Почему я не спросила? Это ведь самое главное…

Пресс-конференцию министра внутренних дел вместе с архивнымвидео Александра смонтировала и озвучила как раз к девятичасовому эфиру. Вика встудии язвила и гоняла Лену Зайцеву и еще двух-трех бедолаг, которымпо-должности полагалось присутствовать на площадке рядом с барыней.

— Уволюсь к едрене-фене, — сообщил Александре Михаландреич,сдирая с лысой головы наушники. — Достала, ей-богу!

— Сашка, ты уезжаешь или будешь эфир смотреть? — звучнымголосом спросила издалека Лада Ильина. — Если уезжаешь, я тебя подвезу.

— Она не уезжает! — объявил из-за двери Иван Вешнепольский.— Зря я, что ли, торчу тут полдня?

— А почему он торчит тут полдня? — спросила у АлександрыЛада.

— Потому что жду, когда меня Сашка обедать поведет, —провозгласил Иван и вышел из комнаты «Новостей». Руками он запихивал в портфелькакие-то бумаги, а подбородком придерживал папку, отчего говорил неразборчиво.

— Ну-ну, — неопределенно отреагировала Лада. — А в честьчего намечается обед?

— В честь Ванькиного возвращения из отпуска, — объяснилаАлександра. — И на Ванькины же деньги, потому что у меня ничего нет.

— Это хорошо, — похвалила Лада. — На свои деньги обедать нетникакого резона, раз у Ваньки есть. Я поехала тогда. Пока.

И Вешнепольский повел Александру в бар.

Находиться в его обществе было очень приятно.

Во-первых, он знаменитость, с которой каждый почитал засчастье поздороваться. Александра даже расстроилась, что Андрей скорее всегоуехал домой и ее бенефис в обществе Ивана Вешнепольского проходит без должнойоценки.

Во-вторых, Вешнепольский хорошо выглядел и был заметно вышеАлександры, так что она не чувствовала себя Гулливером в стране лилипутов.

В-третьих, у него было родственное Александре чувство юмораи никакой «звездной болезни». Совершенно нормальный, приятный мужик, с которымлегко разговаривать, в его обществе можно было не делать пресловутое «умноелицо».

Кроме того, он не провожал взглядом каждый съеденныйАлександрой кусок, не иронизировал по поводу ее кулинарных пристрастий и непредлагал ограничиться чашкой кофе и салатом. Для Александры, носившейся целыйдень из конца в конец Москвы, это было очень важно.

Они просидели в баре часа два с половиной, рассказывая другдругу последние новости и сплетни.

— Меня на НТВ зовут, — поделился Иван. — А я не знаю… Вдругпервый канал без меня пропадет? Зато денег там больше намного…