до предела, сесть было буквально некуда, с десяток человек толпились около стойки. Макалпин и Джейкобсон сидели за столом вместе с Даннетом. Мэри, Генри и Рори оставались на прежних местах. Едва Харлоу закрыл за собой дверь с улицы, раздался гонг, приглашающий на ужин, — в этой маленькой провинциальной гостинице был заведен строгий порядок: вы едите вместе со всеми либо не едите вообще. Для персонала гостиницы это было очень удобно, чего нельзя сказать о гостях.

Гости стали подниматься со своих мест, а Харлоу пересек вестибюль и направился к лестнице. Никто его не приветствовал, можно сказать, его приход вообще остался без внимания. Макалпин, Джейкобсон и Даннет и головы не повернули в его сторону. Рори метнул на него взгляд, полный нескрываемого презрения. Мельком взглянула на него и Мэри, прикусила губу и тут же отвела глаза. Два месяца назад Джонни Харлоу потребовалось бы минимум пять минут, чтобы преодолеть расстояние от входа до лестницы. В этот вечер он преодолел его за десять секунд. Если подобная встреча его и обескуражила, он это искусно скрыл. Лицо было непроницаемым, как у вырубленного из дерева индейца.

В номере он на скорую руку умылся, провел расческой по волосам, потом подошел к шкафу и достал с верхней полки бутылку виски, пошел в ванную, чуть-чуть отлил из бутылки, прополоскал содержимым рот, поморщился и выплюнул. Поставил стакан, почти не тронутый, на край раковины, бутылку отнес обратно в шкаф и спустился в столовую.

Он пришел последним. Человек посторонний удостоился бы большего внимания, чем он. Общество Харлоу перестало считаться престижным. Народу в столовой хватало, но свободные места имелись. В основном столики были сервированы на четверых, некоторые — на двоих. Лишь за тремя столиками для четверых, сидело по трое. За столиками для двоих один сидел только Генри. Рот Харлоу дернулся в ехидной усмешке, столь короткой, что ее словно и не было, потом, не колеблясь, Харлоу прошел через зал и сел рядом с Генри.

— Не возражаете? — спросил он.

— Милости просим, мистер Харлоу.

Генри расточал дружелюбие во время всего ужина, многословно распространялся на самые разные, но незначительные темы, к которым Харлоу при всем желании мог проявить лишь минимальный интерес. Увы, особым интеллектом господь Генри не наградил, и вскоре оказалось, что Харлоу стоит больших усилий выслушивать пошловато-примитивные сентенции Генри и отвечать впопад. К тому же вести беседу приходилось на расстоянии шести дюймов, а это само по себе было эстетической пыткой, потому что даже с расстояния в несколько ярдов Генри никак нельзя было назвать фотогеничным. Но Генри, видимо, считал, что их разговор должен носить интимно-доверительный оттенок, и в данных обстоятельствах Харлоу было трудно с ним не согласиться. Тишина в столовой напоминала кафедральную, и объяснялась она отнюдь не тем, что гостей кормят исключительной вкуснятиной; увы, в конкурсе кулинаров шансы австрийцев котировались бы очень низко. Харлоу, как и всем окружающим, было ясно, что сам факт его присутствия в зале оказывает почти гипнотическое воздействие на разговоры за столами. Поэтому Генри счел благоразумным снизить голос до кладбищенского шепота, не слышного за пределами их стола, что, в свою очередь, требовало физически близкого общения. Харлоу с облегчением вздохнул, когда ужин был съеден: ко всему прочему у Генри дурно пахло изо рта.

Харлоу поднялся одним из последних. Бесцельно проследовал в вестибюль, опять-таки забитый до предела. Там он остановился в явной нерешительности, праздно поглядывая по сторонам. Никто не обращал на него внимания. Взгляд его набрел на Мэри, Рори, потом наткнулся на Макалпина — в дальнем конце вестибюля тот вел какую-то обрывочную беседу с Генри.

— Ну, что? — спросил Макалпин.

Лицо Генри выражало свойственное ему самодовольство.

— Пахло как от винной бочки, сэр.

Макалпин слабо улыбнулся.

— Если человек из Глазго, он в таких вещах разбирается. Что ж, прекрасно. Я должен перед вами извиниться, Генри.

Генри примирительно наклонил голову.

— Принимается, мистер Макалпин.

Харлоу отвернулся от этой пары. Он не слышал ни слова из сказанного, но нимало не огорчился. Внезапно, как человек, принявший какое-то решение, он направился к выходу. Увидев это, Мэри огляделась — не наблюдает ли кто за ней, — взяла палки и, прихрамывая, пошла за ним. В свою очередь Рори, выждав десять секунд после ухода сестры, с праздным видом вышел на улицу.

Через пять минут Харлоу открыл дверь кафе и сел за пустой столик, откуда просматривался вход. К нему приблизилась хорошенькая официантка и, широко распахнув глаза, одарила его очаровательной вопросительной улыбкой. Европейские юноши и девушки, как правило, узнавали Джонни Харлоу в лицо.

Харлоу улыбнулся в ответ.

— Тоник и воду, пожалуйста.

Глаза девушки распахнулись еще шире.

— Простите, сэр?

— Тоник и воду.

Официантка, чье высокое мнение о чемпионах мира по автогонкам явно пошатнулось, принесла заказ. Он не спеша тянул напиток, поглядывая на вход, потом нахмурился: в кафе, явно встревоженная, вошла Мэри. Она сразу увидела Харлоу, прохромала к его столику и села рядом.

— Привет, Джонни, — сказала она неуверенно.

— Признаться, я ждал, что придет кто-то другой.

— Что?

— Кто-то другой.

— Не понимаю. Кого ты…

— Неважно. — Харлоу говорил резко, чеканя слова. — Кто прислал тебя шпионить за мной?

— Шпионить за тобой? Шпионить за тобой? — Она уставилась на него, не в удивлении даже, а просто не в силах постичь смысл сказанного. — Как тебя прикажешь понимать?

Харлоу и бровью не повел.

— Разве ты не знаешь, что означает слово «шпионить»?

— Ой, Джонни! — В больших карих глазах вспыхнула обида, она же звучала и в голосе. — Ты же знаешь, я никогда не стала бы за тобой шпионить.

Харлоу смягчился, но лишь отчасти.

— Тогда почему ты здесь?

— Тебе разве не приятно просто видеть меня?

— Это не ответ. Как ты сюда попала?

— Я… просто шла мимо и…

— Увидела меня и зашла. — Он резко оттолкнул стул и поднялся. — Подожди.

Харлоу подошел к входной двери, глянул сквозь нее, открыл и сделал шаг на улицу. Он несколько секунд смотрел направо — он пришел с этой стороны, потом оглядел другую часть улицы. Но интересующий его человек стоял в дверях на противоположной стороне. Стоял, замерев в углублении. Не подав виду, что заметил его, Харлоу вернулся в кафе и сел за свой столик.

— У тебя не глаза, а рентгеновские лучи, — сказал он. — Стекло-то замерзло, а ты меня сквозь него разглядела.

— Ну хорошо, Джонни. — Голос у нее был усталый. — Я шла за тобой. Просто у меня душа не на месте. Я жутко беспокоюсь.

— Все мы время от времени беспокоимся. Ты бы видела меня на трассе. —