комбинезона и сжаты в тугие кулаки: так никто не увидит, дрожат они или нет. Одну руку он все же чуть вытащил из кармана, чтобы жестом успокоить механиков и свободных членов команды, дружно рванувшихся к нему, — сидеть осталась одна Мэри.

— Без паники. — Он покачал головой. — И можно не торопиться. Четвертая передача отрубилась.

Мрачным взглядом он окинул автодром. Макалпин пристально вгляделся в него, потом перевел взгляд на Даннета, и тот кивнул, даже не глядя в его сторону. Даннет смотрел на стиснутые кулаки в карманах Харлоу.

— Сейчас мы остановим Никки. Возьмешь его машину.

Харлоу ответил не сразу. Вскоре раздался звук приближающейся гоночной машины, и Харлоу кивнул в сторону дорожки. Туда посмотрели и остальные. Мимо стрелой промчалась лимонная «коронадо», но Харлоу продолжал смотреть на дорожку. Лишь через пятнадцать секунд появилась следующая машина, голубая «кальяри» Нойбауэра. Тогда Харлоу повернулся к Макалпину и недоверчиво посмотрел на него.

— Остановить его? Господи, Мак, вы в своем уме? Теперь без меня Никки лидирует с отрывом в пятнадцать секунд. И лидерства уже не уступит. Наш синьор Траккья никогда мне этого не простит и вам тоже — если вы сейчас его остановите. Это же будет его первый «Гран-при» и, кстати, самый желанный.

Харлоу отвернулся и пошел прочь, считая вопрос решенным. Мэри и Рори смотрели ему вслед, она со щемящей болью, он с нескрываемым торжеством и презрением. Макалпин, кажется, хотел что-то сказать, передумал и тоже отошел, но в другую сторону. За ним последовал Даннет. У дальнего угла зоны они остановились.

— Ну? — произнес Макалпин.

— Что «ну», Джеймс? — спросил Даннет.

— Перестань. Ты меня прекрасно понимаешь.

— В смысле, видел ли я то, что видел ты? Его руки?

— Они опять дрожали. — Макалпин сделал длинную паузу, потом вздохнул и покачал головой. — Те самые симптомы. Это случается с каждым из них. С самыми хладнокровными, отважными, самыми блестящими — все, как я говорил, черт возьми. И если у гонщика железные нервы и крепчайшее самообладание, как у Джонни, — срыв, как правило, бывает катастрофическим.

— И когда произойдет этот срыв?

— Боюсь, очень скоро. Еще один «Гран-при», не больше.

— Знаешь, чем он сейчас займется? Вернее, ближе к вечеру — он так искусно пытается это скрыть.

— Не знаю и знать не хочу.

— Присосется к горлышку.

Чей-то голос с сильным шотландским акцентом произнес:

— Говорят, уже присосался.

Макалпин и Даннет медленно обернулись. Из тени сарая у них за спиной вышел человечек с удивительно сморщенным лицом, а его седые бесформенные усы странно контрастировали с по-монашески выбритой лысиной. Еще страннее выглядела длинная, тонкая и диковинным образом изогнутая черная сигара, торчавшая из угла его беззубого рта. Это был Генри, старый водитель трейлера, давно перешагнувший рубеж пенсионного возраста, а сигара была его фирменным знаком. Говорили, что иногда он даже ел, не вынимая сигару изо рта.

— Подслушиваем, да? — спросил Макалпин, не повышая голоса.

— Подслушиваем! — Трудно сказать, что именно прозвучало в голосе Генри — негодование или удивление, но прозвучало сильно и явственно. Вы, мистер Макалпин, прекрасно знаете, что я никогда не подслушиваю. Я просто слушал. Тут есть разница.

— Что вы сейчас сказали?

— Вы отлично все слышали. — Генри сохранял олимпийское спокойствие. — Вам отлично известно, что он ездит, как сумасшедший, и остальные гонщики кидаются от него врассыпную. У них из-за него поджилки трясутся. Нельзя его на трассу выпускать, вот и весь сказ. Его просто повело, и вы это видите не хуже меня. А если мы в Глазго говорим, что человека повело, это значит…

— Мы знаем, что это значит, — перебил его Даннет. — Я думал, Генри, вы с ним друзья?

— Так и есть. В жизни такого истинного джентльмена не встречал, вы, джентльмены, уж меня простите. Да, я его друг, потому и не хочу, чтобы он убился… или сел в тюрьму за непредумышленное убийство.

Макалпин устало произнес:

— Генри, вы делайте свое дело, управляйте трейлером, а я буду делать свое дело — управлять командой «Коронадо».

Генри мрачно кивнул, отвернулся и зашагал, сдерживая гнев, он выполнил свой долг, предупредил о грядущей напасти, и если к этому предупреждению не прислушаются, он, Генри, за последствия не отвечает. Макалпин, с лицом не менее мрачным, задумчиво потер щеку и сказал:

— Не исключено, что он прав. Во всяком случае, у меня нет основания не думать, что Харлоу катится под уклон.

— В смысле, Джеймс?

— В болото. Что его, как сказал Генри, повело.

— Кто повел? Куда?

— Один малый по имени Бахус. Слышал про такого, Алексис? Он уводит людей с истинного пути, заманивает их алкоголем.

— У тебя есть доказательства?

— Доказательств его пьянства нет, скорее отсутствуют доказательства его трезвости. Но хрен редьки не слаще.

— Извини, я не совсем понимаю. Или ты от меня что-то скрывал, Джеймс?

Макалпин кивнул и вкратце поведал истину — да, ему пришлось немного лукавить в интересах команды. Впервые Макалпин заподозрил, что Харлоу нарушил обет воздержания от спиртного, в день смерти Жету, когда Харлоу не мог нормально разлить и выпить бренди. Разумеется, откровенных запоев не было, тогда его автоматически отстранили бы от всех крупных гонок. Он же, всегда умело избегавший общества, пил тихо, регулярно, целеустремленно и тайком: всегда в одиночку, почти всегда в каких-то трудно доступных местах, где засечь его за этим занятием было крайне сложно. Это Макалпин знал точно, потому что нанял профессионала вести за Харлоу постоянную слежку, но тому либо жутко не везло, либо Харлоу обнаружил детектива — человек с головой вполне мог заподозрить, что за ним следят, — во всяком случае, он уходил от слежки весьма коварно и искусно, лишь три раза его удалось заметить около маленьких винных магазинчиков, затерянных в лесах неподалеку от хоккенхаймского кольца. Но и в этих случаях он лишь пристойно потягивал рейнвейн из маленького стакана — не та доза, чтобы притупить остроту реакции первоклассного гонщика, выбить его из колеи. Совершенно непонятно, как ему удавалось улизнуть от наблюдения, потому что Харлоу везде ездил в своей огненно-красной «феррари», самой заметной машине на дорогах Европы. Выходит, он принимал чрезвычайные — и чрезвычайно успешные — меры, чтобы уйти от «хвоста», а это было для Макалпина достаточной косвенной уликой: он пришел к твердому убеждению, что частые, загадочные и необъяснимые отлучки Харлоу означают частые выпивки без свидетелей. Последние сведения носили совсем зловещий характер: Харлоу явно пристрастился к виски.

Даннет молча слушал, пока Макалпин не выговорился.

— А чем это подтверждается? — спросил он.

— Обонянием.

Даннет обдумал сказанное, пожал плечами:

— Лично я ни разу не чувствовал, чтобы от