Туда ехать оказалось далеко – сперва через весь Верхний посад, потом через тамошний кремль. Маркел ехал, удивлялся – на городской заставе было пусто, решётки на всех улицах откинуты, и даже открытые ворота кремля никто не охранял. Вот там, в воротах, Маркел и не выдержал, сказал:

– Что это у вас такое? Как в казаках!

– Так мы в казаках и живём, – загадочно ответил проводник.

– А воевода где?

– Он ещё в прошлом году помер. А нового пока не прислали.

Маркел больше ничего не спрашивал. Проводник довёз его прямо до крыльца губной избы, вынес узлы и даже постучался в дверь. На стук вышел мрачный невысокий человек и грубым голосом спросил, кто вы такие будете. Маркел молча показал овчинку. Тот человек ещё сильнее помрачнел, но всё же отступил на шаг. Маркел вошёл в избу. Тот человек, было слышно, взял Маркеловы узлы и потащил их за ним следом.

Маркел прошёл через сени в палату. Там на столе горела плошка, на лавке лежали овчины. Наверное, кто-то на них спал и только что с них поднялся. Маркел оглянулся. Тот мрачный человек положил узлы на стол и, обернувшись, окликнул:

– Игнаха!

Вышел Игнаха, крепкий детина, одетый как подьячий. Маркел спросил:

– Вы кто?

– Я – Тимофей Костырин, здешний губной староста, – назвал себя тот мрачный человек, кивнул на Игнаху и прибавил: – А это – Игнат Заяц, губной целовальник.

Тогда и Маркел представился:

– Маркел Петрович Косой, стряпчий Разбойного приказа, из Москвы. По государеву срочному делу.

– А где Трофим Пыжов? – спросил Костырин.

– Трофим Порфирьевич Пыжов умре, – строго сказал Маркел. – Зарезали его. Два года тому назад, Теперь я вместо него.

Костырин широко перекрестился и сказал:

– Земля ему пухом! Ловко ножи метал.

Маркел тоже осенил себя крестом и, помолчав, сказал:

– А у вас, сказали, воеводы нет. Кто же тогда теперь вас держит?

– Держит нас Борис Борисович Бычков, государев думный дьяк, – ответил Костырин. – Но он два дня тому назад уехал в Мезень. Будет через три недели. А ты, может, чего желаешь с дороги?

– Перекусил бы я чего горячего, – сказал Маркел.

Костырин кивнул Игнахе. Тот подступил к печи, начал разгребать уголья, раздувать их. Маркел снял шапку. Костырин спросил:

– А к нам по делу? Или просто так, проездом?

– По делам, – уклончиво сказал Маркел и оглянулся на Игнаху.

Игнаха подал миску тёплых щей. Отрезал хлеба. Налил водки. Маркел спросил:

– А вы чего?

– А мы уже поевшие, – сказал Костырин.

Ладно, подумал Маркел, и чёрт с вами, и принялся есть. Костырин сидел сбоку и молчал. Игнаха стоял возле Костырина. Какое место гадкое, думал Маркел, ни воеводы, ни стрельцов, ни даже царёва дьяка. А где казаки? Спросить, что ли? Но так и не спросил, смолчал, вычерпал две миски щей, выпил четыре шкалика, в голове приятно зашумело, кровь забегала. Зачем, думал Маркел, спрашивать, на хмельную голову ещё чего не так вдруг ляпнешь. И он молчал. Доел, утёрся, крякнул и сказал, что хорошо пошло, теперь можно отдохнуть, а завтра сразу за дела. Костырин опять спросил, за какие.

– Первым делом, – ответил Маркел, – истопите баньку. А там дальше будет видно. А пока бы я прилёг.

Игнаха мигом постелил. Маркел сел разуваться и напомнил, что завтра надо начать с баньки. А после, когда он остался один, Маркел долго лежал без сна, ему почему-то думалось о том, что Костырин снюхался к казаками и как бы не было от этого какой беды. Но после Маркел как заснул, так и спал до самого утра.

Утром его разбудили, сказали, что баня готова. Баня оказалась тут же, за углом, отдельный вход. Пар был славный, напарился всласть. Вышел, сел, дышать было легко, смотрелось весело. Очень захотелось есть.

Но только он взялся за ложку, как вдруг вошёл Костырин и сказал, что его, Маркела, Матвей спрашивает. Какой ещё Матвей, спросил Маркел, а у самого внутри всё ёкнуло. И неспроста, потому что Костырин ответил:

– Мещеряк, какой ещё Матвей. Атаман Сибирский.

– Сибирский атаман – Ермак, – сказал Маркел.

– Был Ермак, а после весь вышел, – не без насмешки ответил Костырин. – Как убили Ермака, казаки сошлись на круг и кликнули Мещеряка вместо него. И вот этот Мещеряк их из Сибири вывел.

– Вывел Мансуров, – поправил Маркел.

– Га! Мансуров вывел! – скривился Костырин. – Да его самого чуть вынесли. А тех, кто его выносил, вёл Мещеряк. И он, атаман Сибирский Мещеряк, теперь, со своими людьми, здесь, в Угличе, сидит и про тебя спрашивает. Что это, говорит, за козявка объявилась здесь такая – Маркелка-стряпчий из Москвы.

– Не Маркелка, а Маркел Петрович, – без всякой обиды ответил Маркел. – И что тут ему спрашивать? Пускай приходит, и поговорим ладком. Или робеет атаман, что не идёт?

– Да ты знаешь…

– Знаю, – перебил Маркел. – И потому ещё раз говорю: пускай приходит. Иди и передай ему: Маркел Петрович ждёт.

– Ну, москва, смотри, потом не обижайся! – в запале воскликнул Костырин и вышел.

Маркел встал и заходил по палате. После сел. После снова встал и заходил. После опять сел и даже немного развалился, и принялся ждать.

Ждать пришлось долго. Но вот, наконец, во дворе послышались шаги, потом простучали каблуки по крыльцу, после в сенях. Затем распахнулась дверь, и вошёл атаман Мещеряк. Был он высокий, чернобородый, в широкой соболиной шубе, мех на ней так и сверкал, переливался, а сбоку, на серебряном наборном поясе висела сабля – дорогущая. Маркел засмотрелся на неё, залюбовался и даже подумал, не та ли это сабля ермаковская, но тут же понял – нет, не та, у той серебряные ножны, хоз чеканен и огнивцо золочёное, а тут… Вдруг Мещеряк громко сказал:

– Так это ты и есть тот из Разбойного приказа, из Москвы?

– А что? – спросил Маркел.

– Сопля какая!

Маркел усмехнулся и опять спросил:

– Лаяться пришёл? Или по делу?

И при этом встал и легонько тряхнул рукавом, кистень в рукаве заёрзал. Мещеряк, будто это учуяв, не стал выступать вперёд, как собирался, а так и оставшись у двери, прибавил:

– Ты что, так и будешь меня при пороге держать?

Маркел широко провёл рукой и пригласил:

– Проходи, садись под иконы. Желанным гостем будешь.

– А если я некрещёный?

– Окрестим.

– А ты языкастый, москва, но мы и не такие языки…

Но дальше Мещеряк не досказал, а поворотился к иконам, перекрестился, поклонился в пояс, прошёл и сел в красном углу, снял шапку, тоже соболиную, положил её на стол и предложил: