– И ты садись. На царской службе ещё настоишься.

Маркел усмехнулся, сел напротив, спросил:

– А ты царю не служишь?

– Нет, – с достоинством ответил Мещеряк. – Нам, вольным людям, этого нельзя – служить. И также и отцы, и деды наши не служили. Когда покойный государь Иван Васильевич на Казань выступил, он нас к себе на подмогу позвал. И мы откликнулись, пришли. Но крест царю не целовали! За Божью правду мы ходили, вот как! И за неё и бились. Так с той поры и повелось. Так и теперь в Сибирь ходили, против агарян нечистых. Но агаряне нас… того. Перехитрили, нехристи. Ермак Тимофеевич поверил им – и они его убили.

Сказав это, Мещеряк громко вздохнул. Маркел тут же спросил:

– Как убили?

– А тебе это зачем? – с подозрением спросил Мещеряк.

– Ну как это?! – сказал Маркел. – Я же из Разбойного приказа, как тебе уже сказали. Вот я и хочу знать, не было ли там какого злодейства.

– А если было бы, тогда ты что, открыл бы дело? – уже очень грозно спросил Мещеряк. – И привёл всех нас к кресту, и начал допрашивать? За языки тянуть! На дыбу поднимать! Так, что ли?

– Зачем за языки? Вы сами бы сказали.

– Сами! Знаю я, как это делается! Пять лет тому назад взяли меня твои товарищи. Чуть вырвался!

– Где взяли? Кто?

– А зачем тебе это? Хочешь опять открыть то дело? Верёвками меня перетереть? Скотина!

И Мещеряк поднялся над столом, воздел над Маркелом руки и застыл. Думал, наверное, что тот перепугается…

Но Маркел на это только усмехнулся и ответил:

– Нет, не стану я то дело открывать. Мне и своего дела хватает. Да и оно, прямо сказать, не столько моё, сколько ваше.

– Какое ещё наше дело? – настороженно спросил Мещеряк.

– Да про крадёж, – сказал Маркел. – Пропали три вещицы в вашем войске. У вас татьба среди своих, а вы и в ус не дуете.

Сказав это, Маркел сглотнул слюну и продолжал сидеть на месте. Мещеряк, не опуская рук, стоял над ним. И думал. Потом, опустив руки, спросил:

– Что ещё за крадёж? Чего мелешь?

– Мелю то, что мне было рассказано, – сказал Маркел. – Что обобрали Ермака, уже убитого, вот что!

– Кто это сказал?

– Князь Семён Михайлович Лобанов-Ростовский, судья Разбойного приказа. Сказал под крестом! И побожился!

– Ну-у… – протянул Мещеряк. – А что украли? Кто крал? И когда?

– Кто и когда, я этого ещё не знаю. А вот что украли, это я могу прямо сейчас сказать.

– Скажи!

– А ты поначалу побожись, что после будешь отвечать как на духу!

– Так а зачем мне божиться? Я, когда говорю, никогда не кривлю. Или ты, червь, мне не веришь?

Маркел подумал и ответил:

– Верю.

– Тогда называй, что украли.

– Шубу, пансырь и саблю, – ответил Маркел.

Мещеряк молчал. Маркел прибавил:

– Сабля на твою похожа, но не та.

– Спаси Бог тебя за это, что не та, – насмешливо ответил Мещеряк. – Пансырей я не ношу. А шуба как?

– Нет, шуба тоже не та.

– А та какая была?

– Кармазином крытая. На чёрных черевах песцовых.

Мещеряк подумал и сказал:

– Нет, такой я у него не видывал.

– А какие видывал?

– Ты что, – грозно спросил Мещеряк, – с меня допрос вздумал снимать?

– Да я только так спросил!

– Знаем мы ваши «только так»! Наслушались. Да и какое твоё дело, кто из наших что украл и у кого? Это уже наше дело. И наш суд! А вы в наше ни во что не лезьте! Как на Казань идти, так милости прошу, а как пропала шуба, так сразу на дыбу! Да что шуба! Тьфу! Разве я запоминал, сколько у кого из наших было шуб, а у Ермака тем более! Или я их что, считал? Может, у него их было не одна, а три, пять шуб! Да какое мне тогда было до его шуб дело?!

Маркел помолчав, сказал:

– А зря. То была особенная шуба. Ему её царь передал. Через посольство. Которое от вас к нам в Москву ездило, к царю. Ну! Вспомнил?

Мещеряк нахмурившись, молчал. Потом сказал:

– Нет, это всё же наше дело. Я пойду к своим и расскажу, что здесь от тебя услышал. А потом вернусь. И помилуй тебя Бог, москва, чтобы это был не оговор – это я про те твои слова, что будто мы у Ермака шубу украли. Сам вот этой вот рукой, смотри, снесу тебе голову, собака! А пока сиди и никуда не выходи. Ну, только если по нужде за угол, понял?

Маркел вместо ответа только хмыкнул. Мещеряк поправил шапку, зыркнул – очень злобно, – развернулся и ушёл.

Оставшись один, Маркел долго сидел неподвижно и вспоминал свой разговор с Мещеряком, думал, не сказал ли чего лишнего и не прослушал ли чего важного. Получалось, будто нет. А что тогда, подумал, будет дальше? Да ничего хорошего, потому что власти сейчас в Устюге нет никакой – воевода помер, государев дьяк в отъезде, всем заправляет Мещеряк, и от него же жди суда. Тьфу! Пропади оно всё пропадом! Маркел кликнул Игнаху, потом Костырина, но ни тот, ни другой не отозвался. Маркел вышел на крыльцо и там остановился. День был весенний, тёплый, с крыши капало, двор был весь в грязи вперемешку со снегом, по двору туда-сюда ходили какие-то люди. Чёрт их знает, что им здесь нужно, сердито подумал Маркел, но, помня атамановы слова, с крыльца сходить не стал, а постоял, подышал свежим весенним воздухом и вернулся обратно в избу.

Там он лёг на лавку и лежал, думал, куда пропали Игнаха и Костырин, почему не подали обед, на месте ли кистень… Проверил – на месте, в рукаве. Тогда он снял шапку, подложил под голову, закрыл глаза и подумал, что как только закроет, к нему сразу войдут.

Но никто всё не входил и не входил. Маркел отлежал бок, лёжа на голой лавке, надо было бы, он думал, перелечь напротив, туда, где овчины, там мягче…

Но так, на твёрдом, и заснул. И спал долго, потому что когда проснулся, время было, судя по солнечным пятнам на полу, далеко за полдень. И на крыльцо кто-то всходил. Всходили двое! Маркел вскочил, надел шапку и сел.

Открылась дверь и вошёл Мещеряк, а с ним молодой ещё казак, тоже в богатой шубе и с дорогущей саблей. Мещеряк, показав на Маркела, сказал:

– Вот, погляди, это Маркелка, стряпчий из Москвы. А это, – продолжал Мещеряк, кивая уже на казака, – наш первый есаул Черкас Александров.

Ага, Черкас, тут же вспомнил Маркел Филькины слова, Черкас был в том ермаковском посольстве к царю и знает про царские дары, вот почему он здесь!

Атаман и есаул прошли к столу и сели. Маркел смотрел на них, молчал.

– Ты у него спрашивай, спрашивай, – сказал Мещеряк Маркелу и указал на Черкаса. – Ты спрашивай, а я послушаю и рассужу.