Позже меня и жену Карла Элизабет попросили вернуться к работе в составе минимального штата сотрудников расположенной неподалеку от Паксе военной базы, на которой проходили подготовку лаосские военные. Мы с Элизабет работали в маленьком кабинете в деревянном здании, где хранились документы из Паксе. На этой базе также находился лаосский военный госпиталь, в котором работали филиппинские врачи. Карл строго-настрого запретил нам с Элизабет ночевать на базе. Каждый вечер мы улетали на одномоторной “Сессне” в таиландский город Убон, где ночевали в простой гостинице. Элизабет терпеть не могла летать, а мне нравилось смотреть на проплывающие под крылом самолета деревни и рисовые поля, то и дело замечая там людей — например, мальчишку, который ездил на слоне по узкой тропинке вдоль поля. Грунтовая взлетная полоса на базе располагалась на склоне невысокого холма и была довольно неровной, из-за чего во время взлета и посадки нас порядком трясло.

В наших офисных обязанностях не было ничего сложного: утром мы открывали сейфы, вечером закрывали их, а также отвечали на вызовы по рации, которую включали каждый день. Рацию полагалось использовать в экстренных ситуациях, когда нам предписывалось связываться с Серым Лисом в центре воздушного командования в Паксе. Иногда мы принимали неожиданные вызовы от американских самолетов, пролетающих мимо. Однажды утром я услышала, как наш позывной называет американский летчик. Когда я ответила, он отозвался не сразу. Затем он повторил наш позывной. Я ответила снова. Он сказал, что не ожидал услышать женский голос, и спросил, кто я такая. Я заверила его, что я дежурная по рации. В другой день Серый Лис вызвал нас и попросил подготовить базу к приему нескольких ударных вертолетов “Кобра”, которые должны были прилететь на одну ночь. Надо признать, что позже я оторопела при виде садящихся на наш грунтовый аэродром огромных боевых вертолетов с мощными пушками по бокам. Возможно, они так впечатлили меня, потому что мы смотрели на них из открытого джипа, окруженного клубами пыли, которая поднялась в момент их приземления. На этих вертолетах перевозили раненых с поля боя. Прежде чем улететь на ночевку, мы с Элизабет накормили солдат и устроили их на базе.

Помню, были и чудесные моменты. Джон иногда заглядывал на базу в разгар рабочего дня, но никогда не оставался надолго, потому что его войска вели бои вокруг Паксе и на плато Боловен. Он ночевал в Паксе, потому что оперативное командование находилось именно там.

Порой он прилетал, чтобы позавтракать со мной в столовой на склоне холма у Меконга, где играли песни Creedence Clearwater Revival и хит Джеффа Кристи Yellow River, вышедший в 1970 году. Мы часто слышали рев двигателей и видели истребители F-4, медленно пролетающие над Меконгом на уровне наших глаз на обратном пути из Вьетнама на базу в Таиланд. Мы даже различали лица пилотов в кабинах. Глядя на самолеты, мы вспоминали о мощи нашей военной машины, сидя при этом в далеком мирном Лаосе. Меня впечатляла американская военная сила, которую я видела прямо перед собой, хотя американским женщинам нечасто выпадает возможность оказаться так близко к образам и звукам войны.

28 февраля 1972 года

Читаю книгу “Стилуэлл и американский опыт в Китае”. Уверен, сам опыт был гораздо интереснее и любопытнее, чем эта книга. Марти возвращается в Паксе в среду, 1 марта, и я этому очень рад, но боюсь, что ситуация здесь стала хуже, чем на момент ее эвакуации 1 января. Прошлой ночью минометному обстрелу подвергся Конгседон. Противника заметили через реку от Конгседона, поэтому большинство жителей покинуло округ. На 21-м километре все тихо, но ВНА точно еще там. Я готов поклясться, что видел переодетого в гражданскую одежду солдата ВНА, который шел по дороге неподалеку от аэродрома. Приходится ориентироваться на одно лишь шестое чувство. Я некоторое время наблюдал за ним, но доказательств так и не получил. Интуиция подсказывает мне, что я был прав. Думаю, я в состоянии узнать солдата ВНА. И я позволяю Марти вернуться сюда. Мне придется застрелиться, если с ней что-то произойдет. “Удержание власти в отсутствие силы и возможности справляться с растущим количеством проблем”. Из книги о Стилуэлле… Китайский опыт до боли созвучен с сегодняшней ситуацией в Лаосе. Неужели мы ничему не научились? Что за глупцы!

Жены вернулись в Паксе 1 марта 1972 года, когда отряды ВНА были отброшены на несколько километров от города. Жизнь снова вошла в нормальное русло: хотя именно война забросила нас на край света, мы продолжали заниматься повседневными делами. Весной 1972 года нас навестили и мои родители, и родители Джона — приехав в Паксе, они не переставали удивляться, какой обычной казалась наша жизнь. Однажды, сидя у нас в гостиной с закрытыми шторами, моя мама услышала далекий гул. Мы сказали ей, что это “лаосский гром”. На небе не было ни облачка. Она не удивилась нашему ответу, но позже за ужином в элегантном ресторане в Бангкоке мы признались, что называли лаосским громом T-28, истребители времен Второй мировой, с которых лаосские летчики осуществляли бомбардировки по целям ВНА на подступах к городу. Хотя родители беспокоились из-за опасностей нашей жизни в Паксе, никто из них не сказал ни слова против. Мы сами выбрали такую жизнь.

Но Джона расстраивала его работа.

14 марта 1972 года

Снова поругался с Самсаком. Что теперь? Этот болван-алкоголик косячит чаще, чем лаосцы. Мне целый день приходится его искать, а потом выясняется, что он уже напился виски. Он не забрал оружие, которое должен был привезти со старой позиции на 21-м километре. Теперь у меня не хватает М-16. И это в порядке вещей. Работать с американцами сложнее, чем с лаосцами. Некомпетентности ожидаешь от лаосцев, а не от американцев.

16 марта 1972 года

Ты даешь ему деньги, одежду, еду и вооружение, но не можешь вести его в бой. Лаосский солдат может и будет сражаться. Любой солдат любой армии будет сражаться, если подать ему верный пример. Лаосский солдат погибнет, если показать ему, как погибать. Мы ведем удобную войну, где силы соотносятся в пропорции восемь к пяти. Хорошо выспавшись в прохладной спальне в постели с женой, ты пьешь утренний кофе, завтракаешь на свой вкус, немного читаешь, садишься в “Лендровер” и едешь на аэродром. Одетый в камуфляжную рубашку, ботинки для джунглей, может, даже в старую панаму, оставшуюся со вьетнамских дней, ты проверяешь свой портер или вертушку и отправляешься на войну, если командование признает, что это не слишком опасно. Днем играешь свою роль по полной. Кое-кто хитрит и летает туда, куда не положено, туда, где нас могут подстрелить. Впрочем, обычно с нами как минимум батальон солдат, а лаосские комбаты погибают редко. Большую часть дня ты проводишь с комбатом. Около четырех часов вызываешь портер или вертушку, чтобы тебя забрали оттуда, где ты находишься, и вернули домой, где тебя ждет целая серия ненужных совещаний. А потом, увы, снова домой, где жена или кухарка уже приготовила еду, где есть холодное пиво, хорошая книга или возможность заглянуть в какой-нибудь бар.

Когда наши войска терпят поражение, мы гадаем, что пошло не так. Но не так идет весь проект. Мы ведем “своеобразную войну”, но не настоящую, если смотреть с нашей позиции. С точки зрения Макиавелли, мы преуспеваем. Мы сталкиваем две группы людей друг с другом, лишь вкладывая деньги и давая “советы”. Мы ничего пока не добились, кроме критики дома и за рубежом, но ответить нам нечего. Мы прекрасно научились буксовать: эксперты называют это “затяжной войной”. Мы знаем, как придумать новый термин, когда показываем неудовлетворительный результат.