Угроза отнюдь не новая и не оригинальная. По словам Кэт Де Бург, главы Ассоциации работников здравоохранения штата Калифорния, «работникам системы общественного здравоохранения на местном уровне для того, чтобы просто выполнять свою работу, нужно в общем-то всякий раз с готовностью идти на риск лишиться своей должности». А уж для того, чтобы согласиться стать главным санитарным врачом округа — да еще и по-хозяйски взяться за исполнение должностных обязанностей, — нужно было точно быть готовой к тому, что на первых полосах местных газет о тебе если и напишут, то исключительно в статье о чудовищной ошибке, допущенной из-за неправильной интерпретации полученного сигнала. Тогда, возможно, кто-то хотя бы вспомнит о твоем существовании — по случаю твоей публичной казни.

Мало кто из граждан вообще имел хотя бы приблизительное представление, за что именно, кроме бесплатных клиник для бедняков без страховки и приютов для бездомных, отвечала Черити по долгу службы, — до тех пор, пока она не делала чего-то такого, что приводило их в бешенство. «Богатые белые смотрели на меня как на реликт из прошлого, когда я им объясняла свою роль, — рассказывала она. — Будто набрели на пляже на канделябр с „Титаника“. Вот это да! Занятно и даже мило, — но зачем нам всё это нужно сегодня?» Предупрежденные тобою болезни, спасенные жизни — всё оставалось не замеченным людьми, восседавшими на верхушке общественной пирамиды. Именно поэтому ее конторе год за годом урезали и урезали финансирование. Обычный факс у нее в кабинете — и тот появился совсем недавно и был единственным, с позволения сказать, артефактом новых технологий в учреждении, где документация по-прежнему велась на бумаге и раскладывалась по конвертам из бурой оберточной бумаги. «Если же мне нужно было отправить официальное письмо, то для начала я должна была заполнить и завизировать особую форму запроса на использование круглой печати округа, — над этим казенным штампом прямо-таки тряслись, поскольку он был единственным и числился на балансе штата, — рассказывала Черити. — То есть мне, главному санитарному врачу округа, не полагалось доступа к его гербовой печати. Ну да ладно! Научилась жить в системе по ее правилам».

И такая вот система общественного здравоохранения призвана была выполнять роль первого рубежа обороны от эпидемий не только в округе, но и в масштабах страны. Семьдесят процентов случаев инфекционных заболеваний, передающихся от человека к человеку, диагностировались в Санта-Барбаре в пяти публичных клиниках, надзор за которыми вменялся в обязанность главному санитарному врачу. Аналогичная статистика наблюдалась повсеместно. Но поскольку люди, имевшие медицинскую страховку, считали, что к ним всё это никакого отношения не имеет, — есть правительство, пусть оно и разбирается, — общество единодушно и последовательно год за годом урезало ресурсное обеспечение системы. «Люди просто не осознают, что это такое, пока не стрясется настоящая беда, — сказала Черити. — Система же стоит на защите всего общества, всей экономики». Экономика, кстати, тоже знать не желала ни о чем, что лежит за узкими пределами финансовой отдачи. «Я научилась иной, более понятной им аргументации с целью выбить из выборных чиновников деньги на борьбу с массовой заболеваемостью; не в том духе, что „давайте всё-таки делать благое и праведное дело и заботиться о самых уязвимых слоях населения“, — поведала она. — Вместо этого я стала подкатывать к ним с сухими цифрами экономических обоснований: „Вот смотрите, какую отдачу вы получите от инвестиций в борьбу с заболеваемостью за счет локализации вспышки по месту ее выявления, если эпидемия не перекинется на весь город“». Однако же и после этого все продолжали лишь согласно кивать, выражать понимание и — даже убедившись ее стараниями, что инвестиции принесут им хорошую отдачу, — реальных денег в здравоохранение не вкладывали. У Черити ушли годы на сбор средств, требовавшихся для приобретения не самого дорогого аппарата экспресс-диагностики туберкулеза, после чего показатели раннего выявления этого заболевания и, как следствие, предотвращения его распространения существенно улучшились. «Вообще-то я устала объяснять: курс лечения одного больного туберкулезом обходится в сумму от тридцати до ста тысяч долларов, — говорила она, — а в случае лекарственно-устойчивого туберкулеза — и того дороже. Так какой смысл торговаться по поводу покупки единственного аппарата экспресс-диагностики ценой в семьдесят две тысячи?»

Постепенно она срослась с мыслью о скудости материальной поддержки. Но в случае со вскрытыми ею лично грубыми нарушениями в клинике Томашевского Черити более всего поразил и озадачил именно принципиальный отказ в моральной и практической поддержке со стороны властей — как штата, так и федеральных. Всё это было похоже на некий таинственный заговор против нее лично. «Я все ждала, что федералы — не из CDC, так хоть из FDA[9] — опомнятся и скажут: „Да, доктор Дин. Мы всё поняли и приняли к сведению“. Так нет же! Ни слова в поддержку». С другой стороны, она вынуждена была признать, что речь всё-таки шла не об угрозе масштаба вспышки черной оспы. Клиника Томашевского никоим образом не могла причинить обществу непоправимый ущерб. Ситуация была совершенно пустяковой: у врача, обслуживающего крайне узкий круг богатых знаменитостей, заподозрен один-единственный случай инфицирования пациента гепатитом C. Если она ошиблась, ее уволят. И правильно сделают! «Гнать нужно ко всем чертям таких гиперактивных паникеров, как я, — подумалось ей. — Я бы на их месте за такую ошибку точно уволила того, кто ее допустил. Только и думала: „Ну вот что я вечно встреваю куда не надо? Вот и сунулась на этот раз слишком далеко, а задницу не прикрыла“».

Странной показалась Черити и покладистость доктора Томашевского, которую тот чуть ли не нарочито демонстрировал прямо с момента ее прихода и вплоть до объявления вердикта. Он будто давно ее ждал. Она еще дважды возвращалась в его закрытую и опечатанную клинику гемотерапии в надежде нарыть там нечто ускользнувшее от ее внимания при первом посещении. «Мне было страшно подумать, что будет, если я упустила из виду нечто важное, — сказала она. — Ведь если там реально осталось что-то, чего я не выявила, то это было чревато десятками случаев невесть чего в наших краях». В ходе одной из последующих вылазок в клинику она обнаружила, что доктор Томашевский регулярно назначал своим пациентам Versed™ — седативный анальгетик, в свое время сгубивший Майкла Джексона, — и что он лично выезжал на дом к богатым старушкам, обитающим на окрестных холмах, делать инъекции этого лекарства. Затем она нашла флаконы всяческих инъекционных препаратов на много доз, использование которых доктор вовсе нигде и никак не регистрировал. По содержимому инструментальных шкафов она вычислила, что он не только вкалывал лекарства из одного и того же флакона множеству разных пациентов, но еще и делал это одним и тем же многоразовым шприцем, меняя только иглы, — чего было явно недостаточно для предупреждения распространения инфекции. Выяснилось также, что у доктора Томашевского была еще и вторая клиника в штате Орегон, где он проводил такие же процедуры. За одной из дверей оказался не стенной шкаф, как ей поначалу представилось, а спальня, где, судя по всему, отлеживались не только пациенты после процедур, но и сам доктор, когда вдруг притомится. И напоследок выяснилось, что неприветливая молодая секретарша-косметолог доводится Томашевскому родной дочерью.