— Я сегодня велела приготовить ваше любимое блюдо: мерланга, запечённого под хлебными крошками. И апельсиновое желе с эклсской слойкой, — мягко промурлыкала она.

— Спасибо, Лоис, я пообедал в клубе, но чаю попью с удовольствием.

Она ловко разожгла горелку под ещё горячей бульоткой и захлопотала у стола, звеня фарфоровыми чашками.

— Жаль, что вы не желаете мерланга. Слышите, какой запах?

— Слышу, — устало улыбнулся Стэнли. Красивая спокойная женщина настраивала на благодушное настроение. — Как твоя поездка?

— Как всегда, — вздохнула Лоис, выставляя из буфета на стол сахарницу с кусочками сахара и щипцами, выпечку в вазе с плоской поверхностью. — Едва вытерпела эти три дня. Они по-прежнему меня не жалуют. Ну и пусть, — тряхнула она головой. — Придёт время, и они поймут, как были несправедливы ко мне. А как леди Хардинг? Окончательно оправилась?

Виконт пересел к столу, следя за грациозными, полными достоинства движениями хозяйки.

— Ей стало хуже. Вторые сутки не приходит в себя. Доктор что-то недоговаривает. Видно, пора готовиться к худшему.

Женщина выпрямилась и замерла со сливочником в руках.

— Мне очень жаль, — сказала она тихо. По её лицу пробежала тень сочувствия: — Может, хотите виски или бренди?

— Нет, Лоис, попью чаю. С апельсиновым желе.

Она разлила чай по чашкам и подвинула лорду Хардингу мелкую десертную тарелку с башенкой ярко-жёлтого желе. Наблюдала, с каким удовольствием он пьёт крепкий ассамский напиток с ароматом бергамота.

— Чем ты занималась сегодня? — Стэнли покручивал в пальцах маленькую серебряную ложечку для пудинга.

— Отдыхала, читала, — пригубила она чашку с чаем. — Потом заснула. Погода ужасная, постоянно клонит в сон. А у вас как дела в клубе?

— Сегодня герцог Грандовер спросил моего мнения по вопросу… Впрочем, тебе это будет не интересно.

— Очень интересно, — возразила Лоис, отставив свою чашку. — Расскажите, дорогой виконт. Если его светлость приблизит вас к себе, это наилучшим образом может повлиять на ваше будущее. С его поддержкой вам будет легче освоиться в кабинете.

— Всё это перспективы и, думаю, отец ещё не скоро уступит мне своё место в палате лордов. Не будем об этом.

— Хорошо, не будем, — накрыла она руку мужчины ладонью: — Останетесь? — с затаённой грустью смотрела в его лицо в ожидании ответа.

— Не сегодня.

— Обещаю, не буду донимать вас пустыми разговорами. Буду тиха и покладиста, — попробовала она настоять на своём. — Обнимите меня и подарите один поцелуй.

— Поцелуй? Один? — мягко улыбнулся Стэнли. Взял её за руку, посадил к себе на колени и, глядя в глаза, сказал: — Лоис, ты — мечта любого мужчины. Если бы не ты, я бы задохнулся от безысходности своего положения.

Он целовал её долго и нежно, оставаясь безучастным к её прикосновениям и чувственным ласкам. Беспокойство, растущее с каждой минутой, не давало расслабиться. Его причина объяснялась просто: в двух часах езды отсюда, в поместье Малгри-Хаус, умирала его жена. Одёрнув на обнажившемся колене Лоис гладкий шёлк юбки, он бережно отстранил женщину от себя:

— Пожалуй, я поеду, — тотчас встал. — Когда Шэйла будет уходить, я должен держать её за руку.

— Поезжайте, — тяжело вздохнула Лоис, больше ни о чём не спрашивая.

Смотрела, как Стэнли надевает пальто, цилиндр, натягивает перчатки. Проводив его до двери, привстала на цыпочки и обняла на прощание:

— Хорошей вам дороги, милый виконт.

Он поцеловал её руки и, не оборачиваясь, пошёл к карете.

До неё донеслись его слова, адресованные кучеру:

— Малгри-Хаус.

Ну, что ж, — вздохнула она, зябко кутаясь в полы халата и закрывая дверь. — С рассветом лорд Хардинг доедет до места. Что его там ждёт? Женщина перекрестилась.

Англия, поместье Малгри-Хаус

Февраль, 1867 год

В себя Ольга приходила с трудом.

В груди нещадно и мучительно жгло. Тело вздрогнуло от опалившей боли. Женщина застонала, вырываясь из кольца цепкой пелены. С трудом открыла слипшиеся веки. В мягком приглушённом свете задвигались тени. Сквозь шум в ушах долетели обрывки слов, слившись в непрерывный монотонный рокот. Он не отступал, настойчиво удерживая в мутной вязкой пучине.

Слух возвращался. Она слышала слова, становившиеся отчётливее и громче, но их значение не понимала.

Мысли заметались, вызвав из памяти обрывочные воспоминания: библиотека, стеллаж, стремянка, томик Байрона, падение…

Падение! Поэтому ей так плохо! Ольга, путаясь в длинных рукавах тонкой льняной сорочки, ощупала лицо, шею. В горле саднило. Надрывный вздох вызвал приступ кашля и цветную россыпь бенгальских огней перед глазами. Казалось, что голова распалась на части.

— Пейте, миледи, — донеслось сбоку от неё. Её голову осторожно приподняли, и пожилая женщина коснулась краем чашки её губ: — Пейте.

Ольга пила маленькими глотками. Торопливо и жадно поглощала тёплое питьё, вкуса которого не чувствовала. Оно благотворно опускалось в желудок, принося облегчение.

Мерцание перед глазами прекратилось, зрение прояснилось. Взор упёрся в широкую золотую каёмку высокой чашки из тонкого фарфора. Перекочевал на узловатые пальцы, сжимающие хрупкую ручку, на участливый сосредоточенный взгляд, блуждающий по её лицу, сложенные в сострадательной улыбке губы. Отблески огня играли на женском лице в обрамлении кипенно-белого чепца с узким отворотом. Слышалось потрескивание дров, пахло дымком и чем-то ещё: едким и тошнотворным.

Ольга, не в силах произнести ни слова, не спускала глаз с накрахмаленного головного убора женщины, не понимая, где находится. Больница и сиделка возле неё? После падения это было бы логично. Однако женщина не была похожа на медсестру.

Голову Ольги бережно опустили на подушку; губ коснулась мягкая ткань.

— Вот и славно, — вздохнула женщина облегчённо. — Мадди побежала за мистером Пэйтоном.

Чашка мелодично звякнула о блюдце.

Миледи? Мистер? Сиделка в чепце. Ольга скосила глаза на столик у кровати. На нём, заставленном пузырьками и коробочками, тускло горела лампа с круглым старомодным плафоном молочного цвета. Над ним возвышалась подкопченная узкая часть стеклянной колбы.

Тело Ольги покрылось холодным потом, дыхание перехватило, сердце застучало надрывно, болезненно. Что происходит?

Сиделка привстала, отрегулировала высоту фитиля и вернулась на стул. Свет стал ярче. Ольга уставилась на нависший над кроватью медового цвета полубалдахин, украшенный бахромой и прихваченный с двух сторон изголовья шнурами, декорированными крупными пушистыми кистями.