На крыльце появился босой полуголый Рене. Он провел рукой по черным как смоль кудрям и широко улыбнулся при виде племянницы. Его красота поражала, и Жозетте подумалось, что ни один мужчина на свете не имел права быть столь красивым и бесполезным одновременно.

– Pouchette, – произнес Рене, порывисто обнимая Алексию. Он стащил с девочки шляпу и погладил костяшками пальцев по голове.

– Возьмешь меня ловить раков, дядя? Если поймаем целую корзину, то на ужин у нас будет замечательное рагу. Где Бастьен? – Не дождавшись ответа и оставив бабку и Рене смотреть на Жозетту, она вбежала в дом.

Пальцы Одали сжались в кулаки, и она бросила на дочь такой зловещий взгляд, что у той от ужаса зашевелились волосы.

– Отправила мою Алексию на поиски отца, да? Ну, и что ты собираешься делать дальше? Учти, я не отдам ее человеку, убившему мою Соланж. – Развернувшись, Одали вошла в дом, не дожидаясь ответа Жозетты.

Рене же облокотился о косяк, сунул большие пальцы за пояс штанов и теперь лениво наблюдал за сестрой из-под полуопущенных век.

Жозетта тяжело вздохнула, подобрала подол платья и принялась подниматься по ступеням.

– И тебе доброго дня, мама. – Она повернулась к Рене. – Тебе тоже, дорогой братец.

Рене тихо фыркнул, и кончики его губ приподнялись в ухмылке.

– Люблю тебя.

Жозетта чмокнула брата в щеку.

– А вот за что тебя люблю я, понятия не имею. Ты – ночной кошмар сестры и самое большое бедствие для города. Чем ты занимаешься, помимо бесцельных прогулок по городу и заигрывания с женщинами?

Рене оттолкнулся от косяка и вошел в дом.

– Это удел Бастьена. Хотя и я вот-вот устроюсь на работу. Заходи, сестренка.

Однако не успела Жозетта переступить порог, как в помещении, служившем одновременно гостиной и кухней, возник босоногий Бастьен, так же как и брат одетый в одни лишь холщовые штаны.

– Я слышу разговоры о любви? Должно быть, моя сестрица пожаловала в гости, раз уж Алексия здесь. – Бастьен отбросил с лица прядь иссиня-черных волос и с озорной улыбкой поддел Алексию плечом.

Склонившись над горшком, та махала в воздухе рукой, чтобы вдохнуть аромат.

– Гляди-ка, ma tante, рагу. Maman знала, что мы приедем, она ведь ясновидящая, и поэтому приготовила отраду моего сердца. – С этими словами девочка подбежала к бабке и крепко обняла ее.

Женщина прижалась щекой к груди Алексии.

– Уж я-то знаю, что ты любишь, chère[9]. Ну-ка попробуй.

Жозетта посмотрела на мать, восседавшую на выкрашенном яркой краской стуле. Перед ней стояла неизменная чашка с кофе, а сама она помахивала висящей на цепочке кроличьей лапой. Сначала лапа описывала медленные круги, а потом принялась раскачиваться подобно маятнику на часах в гостиной Жозетты. Не обратив внимания на попытку матери указать на собственные уникальные особенности угадывать происходящее, Жозетта опустилась на стул напротив нее.

Вокруг глаз женщины не было ни единой морщинки. Наверное от того, что она крайне редко улыбалась, а может, помогли изготовляемые ею снадобья. Заплетенные в простую косу волосы цвета воронова крыла блестели в лучах проникавшего в окно солнца. Жозетта не знала возраста матери, никогда не рассказывавшей о своем прошлом, но подозревала, что в молодости та слыла невероятной красавицей. Если считать, что мать родила Рене, которому уже исполнилось тридцать два, в возрасте пятнадцати лет, то сейчас ей было примерно сорок семь лет. И тем не менее она с легкостью сошла бы за старшую сестру Жозетты.

Налив в чашки крепкого черного кофе, Бастьен поставил одну перед Жозеттой, а сам опустился на стул рядом с ней. Его голубые глаза, единственное отличие от остальных родственников, по-прежнему глядели сонно. Его губы неспешно растянулись в улыбке, разбившей, по мнению Жозетты, не одно девичье сердце.

Рене тоже налил себе кофе и сел во главе стола. Сделав глоток, Жозетта поставила чашку на идеально чистую вязаную салфетку, лежавшую поверх такой же идеально чистой белой скатерти, в центре которой был вышит букет пестрых цветов. Глава семейства наверняка провела много часов, склонившись над этой скатертью и орудуя спицами. Жозетта огляделась. Каждая вещь в комнате находилась на своем месте. И так было всегда.

Так почему же ее не покидало ощущение, что она не принадлежит этому дому и этой семье? Почему ее никогда не прельщал их образ жизни? Жозетта сделала еще один глоток кофе, желая, чтобы отведенный для визита час пролетел как можно скорее.

При своей бедности мать всегда ухитрялась содержать жилище в чистоте и порядке, хотя Жозетта даже не догадывалась, откуда брался тот или иной предмет мебели или какая-нибудь безделушка, таинственным образом появлявшиеся в доме. Дети никогда не голодали, а вот с обувью все обстояло совсем иначе. Мать упорно не желала принимать этот предмет гардероба, утверждая, что ноги должны постоянно соприкасаться с землей. Ей было непросто растить четверых детей, к которым после смерти ее сестры присоединились еще и Вивьен с Люсьеном. Однако настоящим домом делала эту лачугу на болотах тесная дружба между членами семьи. Исключение составляла лишь Жозетта.

Так стало ли ей лучше после брака с Луи? Сделала ли ее счастливее наполненная одиночеством богатая жизнь в огромном особняке, который она делила лишь с Вивьен и еще одной кузиной? Жозетта не могла думать об этом. Только не теперь, когда ее прожигал насквозь слишком проницательный и все понимающий взгляд матери.

Женщина прищурилась.

– Алексия, принеси-ка мне Бенуа.

Проклятие! Кожа Жозетты покрылась мурашками. Нужно убираться отсюда. И поскорее. Господи, как же она ненавидела этого так называемого любимца матери, которого та использовала для своих ритуалов. Ли Гранд Зомби – ее пресмыкающееся божество. Даже с этим отвратительным существом она обращалась лучше, чем с собственной дочерью.

Алексия побежала в дальний угол хижины и тотчас же вернулась с тяжелой змеей-альбиносом в руках. Она положила змею на плечи бабки, и та, скользнув по ее шее, медленно поползла вниз по руке. На губах Одали заиграла еле заметная улыбка.

Алексия же поспешила к двери, выкрикнув на ходу:

– Поможешь мне снова оседлать Сатану, Бастьен?

Жозетта ошеломленно охнула.

– Снова?

Закатив глаза, Рене поднялся со своего места.

– Не волнуйся, ma chère. Бастьен будет стоять с одной стороны, а я – с другой.

Жозетта поднялась со стула.

– Мне лучше пойти с вами.

– Сядь, – повелительно приказала мать.

Сжав пальцами подол платья, Жозетта вновь опустилась на стул и посмотрела вслед уходящему Рене.

– Очевидно, у тебя имеются веские причины на то, чтобы оставить меня для разговора. Так что я слушаю.