бы вдруг я посмел осквернить величайшее по значимости ремесло и взялся бы за перо, то было бы весьма кстати сравнение с Эрнестом Хемингуэем. Паранойя взяла власть. Под кроватью, во всех углах, за вечно закрытой шторой ничего особого не было, но отсутствие улик непристойных приколов лишь разжигало азарт. Я все перерыл, даже вещи раскидал по всей комнате. Все ближе и ближе я подбирался к ответу, который на самом деле узнать не хотел. Такое чувство меня охватило и не отпускало. Я будто хищник, выслеживающий свою жертву изнурительно долго, сберегая силы для последнего рывка. Даже туалет был исследован вплоть до каждого изгиба. С этого момента я слишком далеко зашел, чтобы просто остановиться. Будто выполняя норматив по бегу на длинную дистанцию, я выдохся, и дыхание стало тяжелым, как сама идея слежки. Жара и спешка – убийственное сочетание, когда еще и в голове кипяток. Мне необходимо осмотреть все под другим углом, немного сменить ракурс, увидеть иное преломление света и другую точку зрения в одном единственном верном сочетании. Я решил успокоится и повалился на усыпанную вещами кровать.

– Камеры делают такими маленькими, что они могут быть где угодно.

– Где угодно, где угодно, где угодно, – отголоски эха трезвонили в моей голове.

      Я настолько преисполнился сомнениями, что готов поспорить об источнике этих слов. Я не был уверен говорил ли что-либо или нет. Я будто попал в паутину и запутался. Мои ноги, мои руки – все привязано незримой нитью к крючкам ваги, пляшущей в чей-то властной руке. Но кто ее владелец? Он буквально надиктовывал каждый шаг, дернув в нужный момент крестовиной. Сидит довольный в соседней комнате, злорадно пьет охлажденное вино и через вентиляционную шахту что-то… Ну конечно!

Я вскочил как ошпаренный. Даже второй приход Мессии прямиком в мой номер не заставил бы меня так резво двигаться. Стул к стене со стуком. Прыжок со скрипом. И вот я уже у решетки системы вентиляции. Так аккуратно, словно там был очень дорогой личный дивайс. Уверенность не оставляла выбора судьбе. Устройство было там! Я это знал!

– Камера! У меня в номере! – окончательно обезумевший я таращился на объектив маленькой игрушки Джеймса Бонда.

Видимо, это тот редкий случай, когда больше всего на свете хотелось быть неправым. Убежденность разбилась об доказательства ее несостоятельности. Парадокс жизни, как один из фундаментальных законов строительства Вселенной. Отказ от реальности и выход из порочного круга матричных массивов. И самое глупое, что я когда-либо произносил – борьба за правду.

Я вытащил автономное мини-устройство и принялся внимательно разглядывать. Если это попало за решетку в качестве шутки, то юмор явно идиотский, но на подобное я едва ли рассчитывал. Тысячи мелких иголок, пронзенные в бренное тело, вытащили одним единым резвым движением из обители грез и заставили работать потовые железы на максимум.

Набрав полный рюкзак негодования, я десантировался на лифте прямиком к пустому ресепшену. Скандал о допущении подобного безобразия закатить было невозможно без публики. Отсутствие живой души во всем отеле сопровождала гробовая тишина. Этот затянувшийся розыгрыш им дорого обойдется! Причем вопреки тому, что обход стороной любого конфликта столько лет было моим кредо по жизни. Я принялся неистово колотить по настольному звонку, который стоял со дня открытия отеля лишь для красоты. Моя злость приобрела вполне материальную форму: я бросил камеру об стену и захватил угол картины, признаться, к которой я был весьма неравнодушен. Копия «Дамы с горностаем» с высоты своего величия упала на пол, а разломленная рама рванула холст по всему нижнему краю. Стоит ли говорить, что разрыв пошел дальше полотна и зацепил мое нутро, тянущееся через всю жизнь к чему-то великому, к самому великолепию?

– Сами напросились! – оправдание прозвучало неубедительно даже для себя.

Тишина особенно невыносима, когда она через ушную раковину проникает внутрь тебя, в самое сердце, захватив его как в безлунную ночь беспросветная тьма. Мне и вправду стало не по себе от происходящего. Ненавижу, когда надо мной смеются. Слишком долго я терпел. Почему бы не прекратить все именно сейчас?

Возникший из ниоткуда звонок спустившегося лифта напугал меня внезапным появлением гостей посреди одиночества и пустоты. Так глубоко я был погружен в отчаяние, что внешний мир на какое-то время перестал существовать. И вдруг – резкое возвращение в реальность.

Из лифта выскочили два молодых парня. Они куда-то опаздывали, и чтобы их остановить, я чуть ли не прыгнул под ноги, но ребята оказались проворными.

– Стойте, куда вы? Не заметили, что весь отель как будто вымер? – я так сильно затараторил, что едва понял сам себя. Слова вперемешку со скоростной жестикуляцией породили новый язык, чей барьер мы едва ли преодолели.

Один из них выплеснул что-то по-французски. Недовольная физиономия говорил сама за себя. Я им мешаю. Второй попытался подхватить друга, но куда более в приятной форме, более любезно. Возникшее, между нами, недопонимание заставило его всколотить пару слов на итальянском, но промазав и тут, он решил стрелять наверняка:

– Английский? – я утвердительно кивнул и повторил вопрос, но спокойно и разборчиво, – неудивительно! Все сейчас на площади Святого Петра. Конклав должен выбрать нового Папу римского.

Французы отодвинули меня в сторону, чтобы я не стоял у них на пути, кто бы знал, кто еще у них стоит на пути и на что они готовы, чтобы сместить лишних?

– Хочешь, побежали с нами, только не тормози, ждать не будем!

Заманив меня своим живым интересом к процессу избрания, новые знакомые открыли дверь не только из отеля с приведениями, но и в новую жизнь с призраками. Знай бы тогда, что меня ждет за порогом, я бы вряд ли согласился еще раз его переступить. В моем случае непросвещённость лучше, чем боль, страх, предательство и отчаяние. Передо мной открылись ворота в ад, а я, глупая душа, прыгнул в котел бомбочкой…

По дороге мы бегло познакомились: тот, что был груб со мной звался Лоренто, а тот, что более дружелюбен – Камиль. Оба были из Франции, хотя второго трудно было бы назвать коренным жителем пятой республики из-за смуглой кожи и карих глаз, в которых помимо нераскрытого секрета об происхождении таилось еще что-то, что не давало оторваться от них. Вдруг меня охватило рвение заглянуть прямиком в душу и вывернуть все тайны наружу, подсознательно я ощущал, что там могло храниться нечто страшное, куда хуже, чем сама смерть. Тем не менее, эти ребята могли притянуть к себе скорее всего своим барством. Некий особый шарм исходит от друзей с такой крепкой связью, которая