более приятный вкус, чем от тошнотворных напитков, правда, в определенной ситуации очень скоротечно. А ситуация была определена двумя ручищами и ножом у горла, где-то в подворотне. Скорость изменений обстановки не позволяла мне вкусить сладкий плод славы. Но одно я знал точно: я сократил дистанцию.

– Как ты нас раскрыл? С кем ты работаешь? – в каждом вопросе отчетливо отдавалась нервозность.

– Да, я дурака валял. Просто по пьяни угадал. Так бывает, – из-за всех сил я пытался избежать объяснений по причине собственного непонимания.

Это, действительно, было трудно объяснить. Как будто незримая нить, между нами, чье колебание отдается стуком сердца. Разве обязательно видеть лицо человека, чтобы почувствовать сильную по своей природе связь? Так ведь глаза бывает не видят. Уши бывает на слышат, а нос ничего не ощущает. И только сердце способно чувствовать вопреки целому миру, облик которого неосязаем, а границы невозможно установить даже их названием.

– Просто так не бывает, Данил Егоров, я в это не верю, – речь на русском, как ледяной душ, пробрала все тело и взбодрила разум.

Я опять на стороне обороняющихся.

– Акцент! Акцент! У твоего приятеля, Уго, хреново как с итальянским, так и с английским. Строчит, как из пулемета. Я сам не полиглот, но английский знаю неплохо. Дурацкая привычка вставлять «взрывные» звуки. И я слышал, как он ругался на кого-то сегодня: «Каброн, Каброн!» Неужели испанец?

Расстояние между горлом и ножом возросло, а в темных полных таинственной печали глазах появилось подобие уважения. Сколько раз я пытался всмотреться в эти глаза, но никогда не мог точно понять, что они хотят показать, так много они пытаются скрыть.

***

Уго стоял в конце переулка, дабы подать сигнал при появлении лишних. Жест своей напарницы он воспринял с негативом. Его растопыренные в сторону руки готовы были по щелчку женских пальчиков свернуть мне шею. Еще никогда моя жизнь не находилась в тонких нежных и одновременно сильных огромных размеров руках.

– Удар был слишком неожиданным, и мы не смогли как следует подготовиться, – девушка что-то невнятное болтала, но переведя взгляд на меня сразу же осеклась, – раз уж ты такой крутой сыщик, то скажи, что, по-твоему, происходит? Кто украл Саманту?

–Я… я даже предположить не могу. Какие-то странные родители, копам наплевать, второй раз за два дня чуть не убила та же самая шайка… еще и записка эта бредовая, – мой организм пылал, как театр военных действий с хреновыми актерами.

Злостная борьба за рассудок алкоголя и адреналина; противоречивые чувства ненависти и симпатии к девушке с ножом; страх перед открывающейся реальностью и смелый нырок в пучину приключений. Я плескался во всем этом чертовом коктейле, позабыв, что совсем не умею плавать.

– Записка? Что за записка? – почти потерянный интерес вновь засиял в глубоких темных океанах. Впервые я ощутил на себе, что значит тонуть. Когда весь здравый смысл сопротивляется малейшей вероятности воображаемых отношений, и ты пытаешься ухватиться хотя бы за один малозначительный изъян, чтобы заложить его в фундамент антипатии, и это просто невозможно, вот что значит тонуть в глазах. Я даже не мог заняться поиском несоответствий идеалу, поскольку два симметричных изображения космоса по обе стороны от изящного изгиба переносицы заманили силой безнадежного притяжения. Горизонт событий пройден, а значит я навсегда потерян для этого мира. У меня вовсе теперь другая вселенная. И я готов в ней прожить вечность по собственной воле. Я предпочитаю плен ее глаз, нежели жить за пределами досягаемости ее дурманящего аромата духов. Как выстрел в голову она меня сразила, и я был счастлив.

Мой любовный порыв мысли прервался ударом в печень. Я был бы полным идиотом, если бы мне понравилась ее маленькая рука, сжатая в кулачок и сделавшая только что больно. Но в этом и заключается вся проблема влюбившихся, они те еще идиоты.

– Идиот! Чего ты замер? Давай отвечай!

– Я видел записку Ачелю Санторо, но в ней бессмыслица.

– Что там было? Говори! – бесконечная глупая радость пусть и временной необходимости во мне для этой прекрасной девушке пылала в груди.

– Эм-м… кажется… «Молись, пока ангел не простит».

– И все? – терпение иссякало.

– Фото, там было фото. Старое, черно-белое, – удар по печени спровоцировал работу в усиленном режиме всех непобитых органов, я как будто трезвел, но голова думать не хотела, – фото надгробного ангела-подростка и подпись…

– Подпись? Чья? – космос запылал огнем, как будто все сверхновые устроили фейерверк из череды разрушительных взрывов.

– Большие латинские буквы…

– Цвет? – этот взрыв был куда мощнее того, что называют Большим.

– Красный.

– Кровавый значит! Ну, что за буквы? – цвета зарождения Вселенной поражали своими красками.

– Кажется, SHT, – я выговорил буквы с трудом, как умственно отсталый.

– Может STH? – их не воссоздать самому. Их можно только почувствовать и, дай Бог, хотя бы раз в жизни.

– Да! Да, точно! Только хватит меня бить, я ведь и так все рассказываю.

– Молодец! – девушка схватила меня за плечи и поцеловала в левую щеку, заставив меня смущаться как ребенка, – если мы покажем тебе место с фото, ты сможешь его опознать?

– Думаю, что да, – неуверенный в своих силах, я просто напрашивался на награду за помощь.

Завидев, что я все сливаю добровольно, приложив к этому нездоровую долю энтузиазма, а складной нож исчез в складках кармана, к нам подошел Уго.

– Все хорошо?

– Да, все отлично, так ведь?

– Да, все отлично, – повторил я, поглаживая себя в области синяков.

– Он нам еще пригодится? – испанцу натерпелось надрать мне задницу причем без надобности.

– А как же! Ты ведь все еще дружишь с Санторо?

– Ну как сказать. Ачиль явно дал понять, что нашей дружбе конец.

– Не расстраивай меня, Данил. Иди к нему и разведай обстановку, только ни слова про нас, а мы пока обшерстим кладбище. Ты не подведешь меня?

– Нет, – мне хотелось кричать, рвать рубашку, убеждая, что никогда в жизни не разочарую, но приходилось сдерживаться, чтобы не уронить под ноги последнюю каплю самоуважения, что с трудом получается у людей, чье сердце избивает грудь изнутри.

7

На пороге дома, где меня не будут рады видеть, я пытался определить свой статус. Кем же я стал за пару дней в Риме: тайным шпионом или мальчиком на побегушках безумных фанатиков? Я будто шестеренка в шатком механизме, будто маленькая вовсе незначительная деталь в надвигающемся Армагеддоне. Я маленькая песчинка на большом диком пляже, но есть необъяснимая сила, что тянет меня в пучину. С каждой волной все сильнее и сильнее, а сопротивляться я не горю желанием. В любом случае,