идеал смиренье

В сердце его новый образ воспылал, смертен он, а она бессмертна,

В стихах великих он вечностью вторую ее жизнь и душу наградил.

Всей истинной платонической любовью силою сонета,

Богиней провозгласил ее, и прикосновеньем плотским не осквернил.

Благословлена гения душой поэта, та, что была так проста,

И мысли и желанья, но стала лирой прославлена, за то, что рождена,

Была, невольная непостижимости мечта.

Любовью ставшая одна.

Но молодой на небо вознесена.

Дабы поэт воспрявши духом, начертал свой божественный сонет,

И в нем явившись пред нею, пройдя чрез ад.

Услышал укоренье, ведь он любил, но церковь его с другою обвенчала, в ответ,

Оправданья не услыхала, ведь за ее спиною расстилался рая светлый сад.

Любящий да не усомнится.

Ведь любимой смерть, не есть конец, но начало иной жизни.

Потому и верность любящие с доблестью храните, живой деве или той, что лишь порою снится.

Пускай та дева словно горизонт, не догнать солнца блики брызги.

Любите сердцем – я вам завещаю.

Не видя, не слыша и не осязая, вспоминайте, тот ясный встречи день,

Когда Господь миру оповещал – “Да не разлучат, то, что Я соединяю”.

Вернемся незаметно к берегам, потаенно осмотревши степь,

Вдоль обрыва в океан морской, две фигуры различим.

То человек с намерением дерзким руки тянет, приближает.

И Аэлла отступается назад, но Амадея друг ею не корим.

Под властью злого умысла он словно одержимый, все ближе наступает.

Вот уже кончилась земля, и пропасть преградила путь.

Девушка затрепетала.

“Неужто спрыгнуть собралась, изувечишь плоть.

Зачем, когда она мне так нужна” – сказал человек, а она смиряла

Взглядом робким его пыл, но безуспешно, страсти огнь не остыл.

“Прочь уйди, лукавый, не дамся я тебе”.

Дева отвечала и слез поток лицо ее омыл.

Разгневался тогда злодей, безудержно гнев проступил на его челе.

“Так не доставайся никому” – возгласил и дыханием толкнул, низвергнув прыть.

Опрокинулась назад дева словно матча, развивались паруса,

Тонет в пучине вод то древо, а судно продолжает плыть.

Так мир продолжает жить, когда перестают дышать и двигаться наши тела,

Но Аэлла не умерла.

Друг Амадея поспешил удалиться в нем совесть просыпаться начала,

Может заглушить ее бутылка дурманящего вина,

Покинул в спешке он место соделанного греха.

Дуб тот ветхий посреди долины росший,

Необыкновенный был, потому и духи стаями к нему слетались,

Легенда по земле та слухами ходила, будто райский

Сеятель обронил семечко одно с небес на землю, корни сплетались,

Древо выросло и ныне разрослось на мили,

И уходят они прямо в моря воды.

Аэлла повисши на корнях курчавых, ее мысли о спасении сменили,

Мысли о неминуемом конце, те секунды словно годы

Показались ей, милее будто стал весь белый свет.

Амадей чуть раньше к древу в час назначенный

К свиданью, пришел не торопясь, но Аэллы нет.

Девушкам опаздывать разрешено, не сердился волнением охваченный.

Духи на вершине древа восседали, за картиной сей зрителями наблюдали,

Платоника в азарте, а Плутос невозмутим.

Долго они молчали, но вскоре пару слов нехотя сказали.

“Видишь, Плутос не удался твой план лукавый, непобедим

Девства нерукотворные скрижали не преломятся,

Не отдалась она тому человеку”.

Плутос, потягиваясь, льстился, спешил зазнаться.

“Горе не видеть женщин по целому веку,

Забудь ты про монашескую постную потеху”.

“Сколько не говори, а создают они тебе помеху,

Чистый свет от них исходит, лучи проникают в саму тьму,

И грешники, в одиночестве, радуются редкому теплу тому”.

“Скольких я уже соблазнил, тысячи я положил на греха постель,

Стонут и воют в наслажденье, те звуки ушам моим веселье,

Но что мне тысячи, когда один юноша иль дева укрывшись от страстей,

Отказываются подчиняться мне, истекает небезграничное терпенье,

От них лишь молитвы слышу, в обете девства послушанье.

Вот скоро и миллионы я развращу, но хочу всего-то непорочную одну.

Люди вы воистину вольны, но желанья ваши нам сродни,

Платоника и ты на путь неверных направляешь, не ропщу,

Куда мне до своей родни”.

“Поник, чувствуешь что проиграл, возопил

О несправедливости”.

“Я, нет, тот друг лишь приманкой был,

Дабы Аэлла оказалась взаперти, над пропастью, над смертью.

Слышишь, она кричит, юноша расслышал и к ней бегом спешит.

Страх за любимую погоняет словно плетью”.

“Догадываюсь, о чем ты помышляешь,

Но то невинности не навредит”.

Амадей стремглав к обрыву подбежал, бури моря не гнушаясь.

Взглянул украдкой вниз, а там дева на корнях висит.

“Я помогу, спасу тебя Аэлла, только ты держись”.

Обещался Амадей, но девушка по-иному отвечала.

“Веревки нет, нет лестницы, как же ты вызволишь меня?” – молясь

Вопрошала, а юноша лишь руку протянул, что его пугала,

Сейчас прикоснется он впервые до нее, о как несказанно велико, то мгновенье.

И девушка, позабыв об обещанье, ради спасенья жизни юной,

Кисть руки вложила на ладонь героя и в преткновенье

Свершилось, дивное очам спасенье пары милой.

Амадей, напрягши силы, вытянул на родную землю деву,

И не заметил, как его рука уж покинула десницу

Благодарной и любящей Аэллы, будто он и не прикоснулся к ее телу.

Ангел Платоника превратилась в птицу,

Понаблюдала за деяньем свысока и вернулась к древу с упованьем.

А Амадей и Аэлла безмолвствуя на друг дружку трепетно глядели.

Юноша тогда сотворил благое предложенье с умиленьем,

Дева согласилась и они, окончили тот бурный день венчаньем.

Ныне истинно вместе стали, ни беды, ни радости их не разлучали.

Платоника вернулась, а Плутос улыбаясь

Предвкушал награду, глаза черные его сверкали.

“Вот и окончен спор, об одном прикосновенье договаривались мы, уверяясь

Будто выстоят они, не сделают то, что сотворили целые поколенья,

Сама ты видела их переплетенье рук,

Так что, не возражай, готовь к обрезанью белы крылья”.

Могла бы испугаться тут Божий ангел, испытать пламень вечных мук,

Но бес лукавством озаренный и здесь обмануть решил.

Платоника подумав, выдвинула правды разъясненье.

“Уговор зиждился о прикосновенье страстном, позабыл,

С умыслом греховным должна была дотронуться рука, согрешенье,

Только тогда вступаешь ты в права, но по-прежнему чисты их сердца,

Прикосновенье в спасенье, а не было то наслажденье.

И спор наш посему не имеет явного конца”.

Плутос огорчился, и пыл его до времени иного стихся.

“Ты права, соглашусь, не было в том греха,

А сейчас они