Коулмен снова кивнула. Родственники. Бюро было в курсе моих отношений с некоторыми из них. Большинство агентов избегали родственников, предоставляя это право профессиональным адвокатам жертвы. Когда дело еще не было закрыто, адвокатом жертвы оказывалась я.

Бенни и Рэй надели пластиковые пакеты на руки обеих жертв. Линч спросил, зачем они это делали. Эксперты промолчали.

— На случай если под ногтями сохранились частички ткани или кровь, — пояснил ему Хьюз.

— Ай! — вырвалось у Линча, но это не было воспоминанием о Джессике, царапавшей его.

Он вытянул руку с бородавкой — шла кровь. Аккуратно, стараясь избегать контакта, Хьюз дал ему «Клинекс», будто держал салфетку наготове.

Эксперты вначале подняли жертву с переднего сиденья, в процессе непреднамеренно отделив голову и оставив лоскут кожи, словно приросший к обивке. К телу прилипло немного мусора.

— Оно столько времени здесь… — отводя глаза, вздохнула Коулмен. — Как сообщил мне Флойд, тринадцать лет. Ей было двадцать три, а ему — двадцать пять, когда он убил ее.

— Это из его дневника?

— Нет, из его рассказа мне. Он стал записывать только после следующей жертвы — той, что мы поначалу считали первой в деле «Шоссе-66».

Я опустила взгляд на тело, которое убирали в черный мешок.

— Имя жертвы он хотя бы знает?

— Говорит, не знает.

Я отвернулась и посмотрела на сухие русла ручьев, прорезавшие каньон и убегавшие в сердце горы. Отвернулась не потому, что не могла смотреть, как Бенни и Рэй деликатно сортируют части тела, складывают в отдельные мешки для трупов и поднимают их вверх по склону. Я думала: что больнее — это или звонок отцу Джессики?

Незанятая часть нашей группы начала подниматься наверх почти в той же последовательности, в какой спускалась сюда. Зигмунд посмотрел на меня и нагнулся поднять какой-то клочок мусора, забытый Бенни и Рэем.

— Бардак. — Он выпрямился и протянул его мне, словно на память, затем сунул мою руку себе под мышку, якобы чтобы помочь преодолеть крутой подъем. — Эх, Стингер, какая печальная победа, — вздохнул он, когда мы медленно побрели вслед за остальными. Звук его голоса действовал на меня успокаивающе, но необходимости отвечать я не чувствовала.

Затем, когда мы отстали настолько, что не могли быть услышанными, он сказал:

— Агент Коулмен — умница.

Мы так много проработали вместе — он аналитиком, я секретным агентом, — что это превращалось в настоящее «шоу Зига и Стингера». Я почувствовала укол ревности. Глупо.

— С чего ты взял?

— Всю дорогу от моего отеля до твоего дома она пыталась интервьюировать меня. В основном на тему, известно ли мне какое-либо другое дело о серийном убийце, менявшем свой модус операнди от изнасилования и удушения на некрофилию. — Зигмунд никогда не произносил «МО», как все мы. Думаю, он слишком горд, чтобы снизойти до акронимов.

— И что ты ей поведал?

— Что это для меня новость, но существовало другое дело, когда преступник переключился с простых убийств по типу казни посредством двадцать второго калибра на расчленения ножом и выпивание крови жертвы. Коулмен сказала, это дело ей знакомо. Потом спросила, что я думаю о «трофеях» и «сувенирах», что-то в этом роде. Она сделала домашнее задание и хотела услышать мое мнение о Флойде Линче.

— И ты поделился?

— Ты же знаешь, я терпеть не могу профессионалов, которые составляют мнение, даже не пообщавшись с подозреваемым. Вдобавок мне надо быть осмотрительным — ведь я был хорошо знаком с одной из жертв и не должен дать повод заподозрить меня в предвзятости.

Одной из жертв. Я хотела сказать, что беспристрастность — это замечательно, но речь-то о Джессике, а не о какой-то типичной жертве, и не говорить об этом больно. Но агенты не обсуждают свои чувства, даже мы с Зигом. Если бы он догадался, о чем я думаю, то не стал бы прикидываться, но он без всякой паузы продолжил:

— Я сказал Коулмен, что комментарии от меня последуют только после окончания полного набора тестов невменяемости и только в письменном рапорте.

— И как она среагировала?

— Была явно разочарована, хотя и попыталась это скрыть. Она, похоже, дама амбициозная. Хочет все, быстро и сразу. Напоминает тебя.

Снова тот самый укольчик.

— Поэтому она сидела в машине, как кол проглотила?

— Возможно. И возможно, мы оба немного пугаем ее. Мы же с тобой уважаемые и знаменитые, разве нет?

— Именно так. Слегка, правда, выдохшиеся. А что ты думаешь? Он в своем уме?

Зигмунд сдвинул вниз очки и сверкнул глазами над оправой, вежливо отказываясь отвечать.

— Если хочешь знать мое мнение, он гнус высшей пробы, — сказала я.

— Налицо отвращение ко всему человеческому, — сдался Зиг. — И все же для сексуального садиста — не страдающий конкретной психопатией, je ne sais quo?[7]

Только Зигмунду удавалось вытащить меня из ямы и немного оживить даже в такие сложные моменты, как этот.

— Пожалуй.

— А Гарри Уинтропа помнишь?

— Придурок редкостный. Было трудно представить его отрезающим мужские органы и пришивающим их к женским туловищам. — Однако вспоминать не хотелось. — Ладно, я никому не скажу, но что подсказывает тебе интуиция?

— Моя интуиция, как ты это называешь, в полном раздрае. Линч совсем не похож на человека, которого я полагал найти. И тем не менее вот оно, все здесь: в его грузовике тело убитой тем же способом, как все остальные на Шоссе-66, журналы, признание, тело. Я мог бы, конечно, принять во внимание возможность обезьянничать, то есть копировать поведение другого человека, но ведь он на самом деле знал, где находится тело. Если зубная формула совпадет, мы получим доказательство, что из двух тел в машине Джессику он опознал верно. Это предопределено.

— Элементарно. Как Грета? — спросила я, меняя тему этаким логическим скачком, как умеют только друзья.

— Она развелась со мной вскоре после твоего ухода.

— Какого черта?

— Сказала, я слишком интровертированный для глубокого чувства. И хотя я не был представлен ее лечащему врачу, чую, именно его слова она процитировала.

Бред собачий. Любой, кто знал Зигмунда, кто понимал, через что он прошел, ползая в грязи и вони изощренных умов убийц, мог поклясться, что он оставлял все свои чувства там. Он просто вымотался.

— А ты как? Удачное замужество? — Он предвидел, это будет следующей темой в нашем светском разговоре.

— Да, чертовски, — улыбнулась я и почувствовала, как зарделась при мысли о муже. — Я без ума от Карло.