— Да. Теперь мы все выяснили.

Мне показалось, он лишь слегка под градусом, поэтому я рассказала ему, что знала. Все, что произошло за последние двадцать четыре часа, и еще то, что, по нашим предположениям, случилось в тот страшный день. Как и все эти годы, я не смягчала удары. И ему не понадобилось задавать вопросы, поскольку я предвосхитила буквально их все.

А замолчала, услышала то, что поначалу приняла за звук перемешивания кубиков льда в стакане. Потом до меня дошло, что он, слушая, одновременно печатает на клавиатуре компьютера.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Дерьмо, до этого Тусона напрямую не доехать ниоткуда! — воскликнул он, когда щелчки клавиатуры наконец прекратились. — Рейс семьсот тридцать четыре «Американ эрлайнс», прибывает в два пополудни.

— Зак, не стоит.

— Если не встретите, я возьму такси и приеду в офис судмедэкспертизы.

— Зак, послушай…

— Да не бойся, я не причиню никакого беспокойства. Я никогда ни в чем не винил Бюро, с самого начала, разве нет?

Он миллион раз повторял, что никогда не винил Бюро (читай — меня).

— Да, все так.

— И даже в ту ночь, что ты провела со мной.

Скорее не ночь, а двое суток я отговаривала его от самоубийства, когда он позвонил откуда-то из сельской местности и сказал, что его потеющие ладони измазаны тающими пригоршнями таблеток снотворного.

— Да, Зак, даже тогда ты не винил нас. Но тебе не надо видеть ее… такой.

— Нет, надо. — Мужество наконец оставило его, он заплакал.

Я не очень-то уважаю пьяные слезы, за исключением тех случаев, когда кто-то оказывается в таком положении, как Зак, поэтому терпеливо ждала, пока он успокоится.

Затем, вытерев собственный нос тыльной стороной ладони, пробубнила:

— Клянусь тебе, когда дойдет до слушания дела, тебя допустят на заседания в суде. И ты сможешь прочитать то заявление, которое написал много лет назад. Помнишь то заявление? Постарайся сосредоточиться на этом. Оно ведь еще у тебя, да?

Зак повесил трубку.

Именно так и происходит со многими близкими жертв. Эту часть никто не видит потом, когда медиа наскучит тема, — так в конце фильма бегут титры, а их не читают. Преступник пойман, актеры, что исполняли роли членов семьи, переживают катарсис, увидев победу правосудия. Актеры, играющие детективов, поворачиваются спиной и триумфальной походкой покидают кадр. Простые обыватели, или зрители, выбрасывают попкорн, вытирают жирные пальцы и расходятся по домам. Они чувствуют самое большее легкую дрожь от страха, когда, въезжая в темный гараж, вдруг вообразят, что кто-то затаился за второй машиной, но там, конечно, никого нет, и жизнь продолжается, как прежде, трам-парам-папам.

В реальности некоторые семьи жертв проводят остаток своей жизни в ожидании смерти. Конец.

Только дурачье верит в катарсис.

На следующий день, в два часа пополудни, я встречала Зака в международном аэропорту Тусон: один терминал, два вестибюля, двадцать выходов. Смотрела, как он спускается по эскалатору в зону выдачи багажа: его тело, медленно открываясь, заполняло проем в потолке — от туристических башмаков из шодди[9]до лысеющей макушки. Зак был чуть выше меня, намного худее, и, хотя на шесть лет моложе — но, не подумайте, что во мне говорит тщеславие, — выглядел он значительно старше меня.

Ползущая лестница резко сменялась неподвижным полом. Он споткнулся, качнувшись прямо в мои объятия. Избегая смотреть реальности в глаза, он шепнул мне в волосы:

— Ух, последний отрезок полета швыряло, как верхом на дикой лошади.

— Вы же летели меж горных хребтов, там воздух разряжённый, воздушные ямы. — Объятие вышло искренне нежным, к тому же мне удалось быстренько принюхаться к нему.

Последний раз, когда я видела Зака, его личная гигиена оставляла желать лучшего. Но ради Джессики он вымылся и даже нарядился в новую голубую рубашку с коротким рукавом. По перпендикулярным складкам на дениме было понятно, что одежда недавно из пакета. Запаха алкоголя я тоже не уловила. В самолете он наверняка не пил и, может, поэтому так торопливо отстранился, чтобы я не успела почувствовать дрожание — как крылышки мотыльков — его пальцев на моей спине.

Я удержала его руки на мгновение дольше, дала ему заглянуть мне в глаза и не отвела свои, как это делали многие.

— Не надо, Зак. Тебе нет нужды видеть ее. Мы получили подтверждение зубной формулы.

— Я не помню, говорил ли тебе, что недолго работал судебным дантистом?

Да, раза четыре или пять, как и твердил, что не винит меня в смерти Джессики. С ленты багажной карусели Зак снял небольшую холщовую сумку, и мы пошли из терминала на парковку. Там я усадила его в машину, вручила бутылку воды, что всегда дают приезжающим в пустыню, заставила немного хлебнуть, и мы поехали в деловую часть города, где располагалась лаборатория судмедэкспертизы.

Макс Койот и Лаура Коулмен были уже на месте; едва мы переступили порог, нас встретил в фойе Джордж Манрикес.

— Доктор Манрикес, — поздоровалась я: ситуация требовала формальности, несмотря на то что мы с экспертом знали друг друга по моему недолгому периоду работы в Бюро Тусона.

Я сделала шаг назад, давая ему подготовить Зака к тому, что предстояло увидеть.

— Мистер Робертсон, — сказал Манрикес, показывая на пару небольших кресел в дальнем углу в холле, — прошу вас, присядьте здесь на секундочку.

Зак повиновался, а мы трое — я, Макс и Коулмен — повернулись друг к другу, делая вид, что не слушаем.

— Мистер Робертсон, — повторил Джордж, когда оба уселись, — никто лучше меня не понимает, что это реальная жизнь, а не постановка, поэтому я хочу немного подготовить вас. Здесь у нас нет никаких загадок или отраженного освещения, как в ТВ-шоу. Вы не увидите свою дочь, точнее, того, что вам напоминало бы вашу дочь. Это скелет, обтянутый темно-коричневой кожей. Вы когда-нибудь видели мумию?

— На картинках в книгах, — ответил Зак. — Мы… как-то ездили в Помпеи, но я понимаю, там совсем другие тела… — Воспоминания о далеком отпуске согнули его, словно придавив своей тяжестью.

— Верно. То были гипсовые слепки, но тем не менее они отчасти напоминают то, что предстоит вам лицезреть здесь. Не хотите ли о чем-либо спросить меня? О чем угодно.

Зак вытер губы тыльной стороной ладони, как будто решил ничего не выяснять, и все же не выдержал:

— А она это… пахнет?

— Я бы не сказал. Во всяком случае, не настолько отталкивающе, как вы могли бы подумать. Лишь немного плесенью, но вы не будете шокированы. А вот сам вид останков может вас расстроить.