В голове зашумело. Внутренности завязались в угол, а тело напряглось до боли. Я словно на тринадцать лет назад вернулась — мною овладело то же отупение, и страх. Мелькнула мысль «Еще раз я не допущу!»

Тогда я размахнулась и влепила пощечину. Плевать, кто он — владетель, банкир, совершенно плевать. Ни один мужик меня против воли не тронет.

Центаврианин почему-то упал.

Я посмотрела на свою руку и ощутила жгучую пульсацию на кончиках пальцев. Эо! Больше десяти лет не пользовалась эо, а сегодня, то ли от страха, то ли от возмущения, приложила всей скопившейся силой нового владетеля.

Сделав шаг назад, я ударилась ногой о диванчик. Меня начало трясти. А что, если я его прикончила? Качнула головой — нет, такого быть не может. Или может?

Я села на диванчик; превратившиеся в желе ноги плохо держали. В голове настал полный сумбур. Не паниковать! Только не паниковать. Сейчас что-то придумаю. А сначала нужно подышать.

Как успокоилось мое дыхание, так успокоилась и я, осмелела до того, что посмотрела на альбиноса. Он пришел в себя, быстро, как и полагается старшему. Приподнялся, поморщился, но меня как будто и не увидел. Уставился в одну точку, в стену. Взгляд у него стал неживой, и тяжелый, как плита. Такими же тяжелыми камнями упали слова:

— Токай се. Тце токай.

Это на центаврианском?

Я вздрогнула, когда альбинос рассмеялся, сухо и страшно, как будто внутри что-то ломалось. Что с ним? Он сам по себе такой, или после моего удара у него в голове помутилось?

«Все, Регина, хватит на него таращиться. Скажи андроидам, что владетель сошел с ума». Я тихонечко, осторожненько пошла к двери, чтобы, не допусти Звезды, цент меня не заметил в таком состоянии.

Начала открывать дверь…

— Стой.

«Заметил!» Я обернулась, и с немалым облегчением отметила, что мужчина пришел в себя, по-настоящему пришел в себя.

Потирая тонкими пальцами след от моего удара, он произнес так, будто читал приговор:

— Ты ударила меня, продажная девка.

Продажная девка, надо же… И кто только наплел ему такое? Меня вдруг озарила догадка.

— Вам вчера Марина прислуживала? Темноволосая кудрявая девушка? Наверное, ваши олухи напутали. Я Регина, а не Марина. Мы похожи.

Владетель посмотрел на меня внимательнее. И даже сидя на полу умудрился сделать это свысока.

— Где я тебя видел?

Я обиделась. Какая женщина захочет принять тот факт, что ее можно с кем-то спутать? К тому же, Маришка — брюнетка, а я каштановой масти.

— Барышня из зоны? — вспомнил он.

— Я не барышня.

Альбинос усмехнулся, снова потер виски. Надо же, как хорошо у него заработали мозги после помутнения рассудка. Что тут скажешь — старшая раса.

— Аэрокар был твоим?

— Да.

— Такой стоит больших денег. Откуда столько у горничной?

— Компенсация за снесенный дом.

— Ты потратила компенсацию на аэрокар? — он удивился так, что, должно быть, протрезвел окончательно. — Почему не взяла квартиру в городе?

Я пожала плечами. Аэрокар — это мечта, а что центы смыслят в мечтах? Ему не объяснишь, что такое душевный порыв.

— Не самое лучшее вложение, — протянул мужчина. — Да и страховка не покроет стоимости кара. Ты в убытке.

— Ну, что ж? Кто без долгов, а кто бестолков.

Альбинос рассмеялся, и я расслабилась — вот сейчас он точно в порядке. Доберется до своей постели, и сладко выспится, чтобы завтра снова быть бесчувственным засранцем. Может, мне попытаться свалить до того, как его голову посетит мысль о моем наказании?

— Если у вас больше не будет указаний, светлейший, я пойду.

— Указания есть.

Потерев многозначительно след от моей пятерни на лице, альбинос задумался. Сто пудов ищет какой-то мерзкий способ наказать меня за то, что посмела поднять руку на него — высокородного центаврианина.

«А чего ты ожидала? — спросила я у самой себя. — Что он посмеется над этим недоразумением и отпустит тебя просто так?

Это цент, а центы все коварны, бездушны и отморожены». Я морально приготовилась к вердикту.

— Мне нужна личная служанка, горничная — так у вас это называется? И ты мне подходишь.

Я ослышалась? Не может он такое сказать. Я же ударила его, со всей силы ударила, вложив эо. Это — покушение на жизнь, за такое отправляют в колонии или даже казнят.

— Мне нужно подумать, светлейший, — голос мой звучал удивленно. Я не верила владетелю, и смотрела на него во все глаза.

— Думать — это не твоя сильная сторона.

— А вам лучше не пить! — огрызнулась я.

— Вот и будешь приглядывать за мной. Будить по утрам, приносить завтрак и ужин, следить за порядком в покоях, присматривать за Мелком. И, естественно, выполнять мелкие поручения.

Центаврианин — даже про себя я не могла называть его по имени — поднялся, сел на диван, откинулся на спинке. Откуда-то снизу по обшивке вскарабкался Мелок и устроился на животе своего хозяина, что-то заговорил по-центавриански.

Я все еще не верила словам владетеля. В горле стало слишком сухо, и мне пришлось прокашляться, чтобы сказать осторожно:

— Судя по требованиям, вам нужен камердинер, а не горничная. Рекомендую Томаса — он сегодня вам за столом прислуживал.

— Я уже сделал выбор, — владетель обвел взглядом мою фигуру, и я испытала удушливое, неприятное чувство.

— Я не буду спать с вами!

— И я не хочу спать с тобой, — проговорил мужчина, и я заметила, что в глазах у него нет вожделения. — У тебя нездоровая женская энергия.

«А раньше ты этого не заметил, цент?»

— Я не стану тебя наказывать, — продолжил владетель, поглаживая Мелка по спинке, — очевидно, что мои люди ошиблись.

Как, говоришь, тебя зовут? Полина? Марина?

— Регина.

— Какие вы все одинаковые… Останешься просто горничной.

— Не останусь.

— Почему?

— Да потому что… — я привыкла говорить людям то, что думаю, и этот раз не стал исключением, — не хочу. Я не хочу быть вашей горничной.

— Это твое окончательное решение?

— Да.

Владетель развел руками и вздохнул, якобы сожалея.

— Ну, раз так, иди.

Я подошла к двери и взялась за ручку.

— …Завтра в девять утра ты должна быть здесь. Охрана тебя пропустит.

— Но я же не согласилась!

— Ты отказалась стать горничной и получать за это хорошие деньги и хорошее отношение. Так что я приказываю тебе стать моей горничной. С сохранением низкой зарплаты.