коридора за пределами нашей комнаты отдыха, – в наименее уединенном из всех мест. Кроме того, он был открыт только в течение нескольких вечерних часов, чтобы мы не тратили время на разговоры с мальчиками. Мобильных телефонов не было вообще, хотя какое-то время мы носили с собой черные пейджеры и прикрепляли их к твидовым юбкам, как врачи отделения неотложной помощи. Сначала Толстая Фрэн не понимала, что это такое, но когда узнала, немедленно положила этому конец. У нас не было доступа в чаты. Нам не был доступен ни Facebook с его лайками и дизлайками, ни Google, ни Википедия, ни Instagram, ни Twitter, ни Snapchat, ни Gmail. Тотальное радиомолчание. Телевидение было разрешено по выходным в строго охраняемых частях, мисс Грейвз выдергивала вилки из розеток по истечении отведенного времени, часто в самой середине программы, размахивая кабелями в руке, как дубинкой. Программы, которые нам разрешалось смотреть, были бессмысленной чушью – Blossom, Jerry Springer, Gladiators, Ricki Lake[15].

– Значит, ты, по сути, в тюрьме, – размышляла Kороль Эдмунд.

Она в последний раз затянулась сигаретой, затем потушила ее о забор и швырнула окурок в банку у моих ног. Он зашипел, ударившись о влажное дно.

– Хотя, – передумала она, – мой двоюродный брат Стив сидит, и у него в камере есть телик.

Я ей не поверила. Я промокнула рукавом свою вспотевшую верхнюю губу, когда она отвернулась.

– Почему?

– Чтобы смотреть Corrie[16], – сказала она и приоткрыла глаза от своей шутки, которую сочла уморительной. Ее ресницы были такими же бледными, как и волосы, почти невидимыми, отчего глаза казались слезящимися и не очерченными.

– Я имела в виду, за что он в тюрьме?

– То да се.

– Ладно. Не важно, – сказала я, пытаясь вести себя так, будто мне все равно, хотя я раньше никогда не встречала родственников заключенных.

– Но вы, наверное, питаетесь лучше, – размышляла она.

Я приподняла бровь. Божественные выживали за счет фруктового мармелада, мягкого сыра, лапши быстрого приготовления и другой мусорной еды с высоким содержанием соли и сахара. Чудо, что мы все еще не развалились от такого питания. Печальным исключением стала моя соседка по общежитию в том семестре, Джерри Лейк, которая из-за спортивных требований и жесткого графика тренировок ела как не в себя, причем не только в школе. Три раза в неделю бежевый «Форд Эскорт» ненадолго останавливался на Круге, после чего Джерри запрыгивала на заднее сиденье, и мужчина средних лет в красной кепке, возможно, тренер или какой-то менеджер, увозил ее в кафе рядом с катком. Судя по количеству времени, которое она уделяла на сборы: одежду и макияж, – мы все предположили, что Джерри была влюблена в этого водителя, мужчину, настолько взрослого, что он мог бы быть ее отцом и вряд ли был ее парнем. Тот же самый человек доставлял ее обратно на территорию школы через четыре часа, к ужину. После чего ей разрешалось без очереди наполнить поднос и посмеяться над тарелками, в которых были и vol-au-vent с курицей, сыр, крекеры, шоколадный пудинг с пенкой на заварном креме толщиной с тектоническую плиту. Поварихи, чувствуя, что она была скорее одной из них, чем Божественной, обычно оставляли для Джерри лучшие кусочки.[17]

– Ну и что ты тогда делаешь? – Девушка из Короля Эдмунда указала пальцем в направлении пансиона через дорогу. – В выходные или типа того?

Я повернула голову, чувствуя, как рубашка медленно отрывается от спины, липкая от пота. Я была уверена, что каким-то образом она обнаружит фотографию или, что еще хуже, что кто-то из моих сверстников поймает меня здесь одну, когда я разговариваю с кем-то из школы Короля Эдмунда. Мои ноги начали неметь. Но я все равно не вставала. Когда она собиралась уходить?

– Разве твой брат не ждет тебя? – многозначительно спросила я.

– Не-а. – Она пожала плечами. – Ну продолжай, чем ты занимаешься?

Я подумала, что это идиотский вопрос. Чем на самом деле занимались люди нашего возраста? Мы делали музыкальные сборники друг для друга и обменивались одеждой. Мы осматривали наши не впечатляющие тела в узкой полоске зеркала над ручкой каждой двери общежития; стоя на наших столах, искривляя шеи, прижимались лицом к пятнистому стеклу, чтобы исследовать поближе черные точки, маслянистые, как смоляные ямы, поры. Мы, конечно, курили, протыкали друг другу уши иглой и пробкой, говорили о «лосях», мечтали о переходе на Другую сторону, насмехались над другими девушками, которых мы знали, в том числе и над бывшими Божественными, которые по той или иной причине ушли, а теперь посещали дневные школы, где, как мы представляли, был целый арсенал парней. Умелые писатели, мы часами составляли общие послания на десять, пятнадцать, двадцать страниц нашим друзьям по переписке, передавая их из общежития в общежитие, как религиозный свиток. Эти письма были перекличкой тех, кто потерял девственность или вот-вот должен был это сделать.

– На самом деле, не очень многим, – сказала я Королю Эдмунду.

– Дерьмо. – Девушка поправила ремень своей сумки, как будто она наконец решила уйти. – Неудивительно.

– Неудивительно что?

Будучи ученицами школы для девочек, мы знали, что горожане обвиняют нас в том, что мы не спим по ночам.

Девушка из Короля Эдмунда пристально смотрела на меня, скрестив руки, и по-прежнему касалась большим пальцем пятна на губе. Я неосознанно нажимала пальцем на угол полароидного снимка, вонзая его в кожу. В этот момент мы услышали голос из сарая технического обслуживания, чириканье автомобильного гудка, а затем шаги.

– Лорен, – крикнул кто-то.

– Да, что?

Мужчина протиснулся сквозь ветви. Он был одет в синий комбинезон наших ремонтников, наполовину снятый. Как у кинозвезд, которыми в том году были оклеены стены нашего общежития – Брэда, Лео и Джонни, – его волосы, как занавески, падали на обе стороны, разделенные посередине пробором.

– Поторопись, твою мать, – сказал он и остановился как вкопанный.

Он осмотрел меня с ног до головы – мешковатую мужскую рубашку, снятую с отца, в которую я была одета, туфли, которые мать заставляла меня полировать, – и его челюсть напряглась. Я неловко села на мешочке с фасолью, обняв колени.

– Лорен, пошевеливайся, – приказал он.

Потом он ушел.

Лорен закатила глаза. Она перекинула сумку через плечо, ее белые волосы струились по спине.

– Это мой брат Стюарт. Увидимся… как тебя зовут?

– Джо.

Горожанка снова закатила глаза.

– Серьезно, как твое настоящее имя?

Привычка использовать мужские имена была одной из особенностей Божественных, о которой этим летом широко сообщалось в прессе. Таблоиды, в частности, посвятили целую страницу теме наших прозвищ, подчеркнув тот факт, что за три года, проведенные Джерри в нашей