лившейся из репродукторов. Казалось, на церемонию собрался весь купол, включая дежурных и вахтовых, отчего зала о сорока метрах в поперечнике стала тесной.

Они заспешили к подиуму, возведенному у дальнего края окружности залы, где уже построились виновники торжества. Доларги — единственные, кто сегодня был одет по форме. Все остальные же щеголяли в своих лучших нарядах. «Еще бы. Главный праздник года. Когда, как не теперь, натянуть фрак, или вечернее платье, что целый год пылились складками в шкафу». У Сейвена фрака не было. Редкие праздничные вечера он сидел за настольным дисплеем, читал или чистил запал. Спал, наконец. Если же под гнетом угроз и докуки приходилось тащиться в общество, то он облачался в свою повседневную одежду и весь раут молчал из тени, наблюдая за окружением.

На невысоком — по пояс Сейвену — подиуме устроили стеклянный пюпитр, за которым стоял Олаф Швассер в давешнем своем красном жилете. Он раскладывал визы ларгов и заглядывал под каждую обложку, проверяя все ли в порядке.

Тихонько Сейвен занял свое место в квадрате, так, что Олаф ничего не заметил. Манипуляции протектора длились нарна три, пока один из визитаторов, выстроившихся ширенгой в глубине подиума, не подошел к протектору и что-то не шепнул ему. Олаф вскинул голову, оглядел доларгов, выпрямился, кашлянул и напряг голос:

— Пожалуйста, потише, — попросил он, выждал, пока собрание угомонилось и затем продолжил: — Сегодня великий день. И величие его прежде всего заключается в вас, выпускники купола Бредби. Вы доказали свое превосходство, доказали, что достойны называться боевой элитой Вербарии и достойны звания ларга. Сегодня — ваш день.

— Вечер! — выкрикнул кто-то издали.

— Что? — мигом откликнулся Олаф, но шутник притаился и не ответил. — Да… Я говорил о значимости момента… О его, если можно так выразиться, мистичности. Вот вы, ларги, присутствующие здесь, поднимите руки, пожалуйста.

Даже не оборачиваясь, Сейвен твердо знал, что леса из рук не вышло. «Неудачная попытка, старина. Ларгов в куполе — что рыб в мертвом пруду. Наставники одни, да чины высокие. А остальные в разъездах. Хе-х, фонды зарабатывают».

А Олаф тем временем набирал обороты. Жесты его становились размашистее, речь преисполнялась пафоса, а лицо наливалось кровью. Он все громче и витиеватей глаголил о значимости куполов в общем и ларгов в частности, о том, какая великая обязанность возложена на их плечи, о том, что они являются ни много ни мало — гарантами мира и процветания всей Вербарии. И так далее, и так далее…

«Давай-давай, болтай. А те, что сзади тебя послушают». Сейвен посмотрел на визитаторов, стоявших позади Олафа шеренгой неподвижных шелковых кукол. Их могущество заключалось главным образом в пунктах кодекса ларгов. Они олицетворяли власть. Представляли тех, на чьи деньги выросли ларги и на кого теперь работали. «Для них ведь надрываешься. Вдруг возьмут да и подбросят на нужды купола лишних фондов?»

Внезапно Олаф стих. Какое-то время он разглядывал стоявших перед ним доларгов, потом перевел взгляд на стопочку виз. Когда он начал их неторопливо перебирать, по залу разнесся ропот. Протектор выбрал одну из корочек, повернулся всем корпусом к Сейвену и, глядя в визу, сначала тихо, а потом во весь голос изрек:

— Не может быть. Думал, показалось. Крайтер! Да ты ж ларгом стал!

Раздались фанфары, за ними грянула торжественная музыка и все зааплодировали. Сейвен так до конца и не понял, оказался ли первый титул случайностью или старина спланировал его заранее, для пущего эффекта.

Крайтера, по меньшей мере, уважали, за то, что во многом он был лучший. Лучший стрелок, лучший фехтовальщик, ставил рекорды в подводном плавании, беге на длинные дистанции. А в учебных маневрах неизменно отличался как инициативный и грамотный стратег… Когда в прошлом году публика так и не услышала его имени, шепот удивления не стихал очень долго. Это уже после все дружно вспомнили его неугомонный и сложный норов, а тогда… Тогда все ждали, что непременно произнесут его имя. Но снова и снова ларгом оказывался кто-то другой.

Реакция Крайтера была нулевая. «Еще бы. Сам ведь все устроил так, чтобы сегодня непременно взойти на подиум. Какие уж тут неожиданности, пусть и приятные?» Он преспокойно вышел из строя и энергически взобрался к Олафу. Ему, как первому в этом году новоиспеченному ларгу, предстояло выступить с речью, что он и не преминул сделать:

— Братья и сестры! — выкрикнул он, как и протектор, отказавшись от микрофона. — Все мы оказались здесь, в куполе Бредби, потому, что нам не оставили права выбора. Сюда нас пригнала нужда. Я уверен, что ни один любящий родитель не отдал бы своего ребенка на семнадцать фаз туда, где из него выкуют шестеренку войны. Кто из вас не задумывался о своей участи? Кто не пытался вспомнить лица своих родителей? Кто из вас не помышлял сбежать отсюда? Но куда? Зачем?! Эти короткие вопросы каждый раз останавливали меня, ведь, вне купола у меня ничего нет. Мне некуда, незачем и не к кому идти. Мы здесь все большая, драная семья без роду и племени! Братья и сестры по участи… Не знаю. Может быть, в другой жизни я бы плел корзины или ловил рыбу и видел в том свое счастье, но в этой жизни — я ларг. И я, демон меня забери, горжусь этим!

С визой ларга в руках Крайтер спустился, занял свое место, а аплодисменты все окружали его звонким ореолом. Смолкли они только, когда Олаф поднял обе руки вверх, призывая к тишине.

— С вашего позволения я продолжу. Сегодня у нас еще девять вручений, и, поскольку мы тут немного задержались с началом церемонии, предлагаю поздравить нашу молодую элиту оперативно, горячо и сразу приступить к банкету.

Зал согласно загудел.

— Ну что же… — он поднес к глазам очередной документ и громко прочитал: — Лейла Миллет!

Стоявшая рядом с Сейвеном Лейла радостно пискнула и мигом очутилась возле протектора. Олаф пожал ей руку, неуклюже поцеловал в щеку, наконец, передал визу и громко, усмиряя шум аплодисментов, сказал:

— Лейла — клирик, и, по мнению мастера Исутсуманадараго с Крисалии, самый лучший! Кто еще не знает — прошу любить и жаловать. Лейла, поздравляю!

Следующим под руку Олафу попался паренек из группы Д — высокий и худощавый. Когда он встал напротив протектора, то в сравнении похудел еще сильней. Паренек слегка качнулся в поклоне, изрек сухое «Спасибо» и, как показалось Сейвену, очень крепко пожал руку Олафу.

Другой избранницей судьбы стала девушка все той же группы Д, что в Лонции помогала спасать вездеход гелионцев. Сейвен