— Зря только загубил. Лучше бы кошке отдал. У вас в корпусе кошка есть, её ещё один пацан постоянно мучает.

Повисла пауза. Меня прошибла новая мысль — в отличие от незнакомца, у меня под поплавком и грузилом был привязан крючок. Какая-нибудь шальная рыба вполне могла сдуру хватануть наживку. С моей стороны это будет выглядеть как вызов. Даже непременно будет.

Мой поплавок медленно ушёл под воду. Я закрыл глаза.

— У тебя клюёт.

Открывать глаза не хотелось, но пришлось.

Мир вокруг не изменился. Поплавок был по-прежнему под водой. Мужик сидел, глядя на прозрачно-зеленоватую воду.

— Ты чего, заснул? Клюёт же.

Он впервые повернулся ко мне. Глаза у него были неподвижными и как будто подёрнуты инеем.

— Уйдёт рыба. Ты же рыбу пришёл ловить. Ну, так лови.

Он произносил слова машинально, глядя сквозь меня. Я чувствовал, как на голове знобко шевелятся волосы. Тишина стояла такая, что даже река боялась её спугнуть и двигалась еле слышно. Туман был редкий, прозрачный, он почти не скрывал ни излучину реки, ни купы деревьев вдоль неё. На расстоянии, по крайней мере, километра от нас не было ни одной живой души. Я дал себе слово, что это последний раз, когда я пошёл ловить эту проклятую рыбу. Впрочем, всё и без того шло к тому, что это будет моя последняя рыбалка.

Я безвольно потянул удочку. Безуспешно. Удилище начало гнуться. Мужик смотрел сквозь меня. Я в прострации тянул удочку.

Со стороны, видимо, композиция была не слишком динамичной. Я пожаловался:

— Хрен его знает, что-то не идёт…

Не меняя выражения лица, он медленно потянулся к поясу. В руке у него оказался короткий кинжал с обрезиненной рукояткой. Я обмяк. Впервые сверху на нас глянуло солнце, кинжал брызнул в глаз острым зайчиком.

Я сидел с удочкой, согнутой в дугу. Он держал в руке кинжал. Оба не двигались. Он скрипуче сказал:

— Зацепился, наверное.

— Наверное.

— Либо в воду лезть, либо леску резать.

— Я слазаю.

Пожав плечами, он убрал кинжал и отвернулся к своему поплавку. Я скинул сандалии, завернул джинсы и полез в воду.

— Ты бы их не подворачивал, а снял, а то …

Раньше надо было говорить. Оскользнувшись, я сел в воду. По самую шею. Вокруг неторопливо текла река. Рядом кругами моталась удочка. С берега смотрел мой новый знакомый. Хотя какой он, к лешему, знакомый, я даже не знал, как его зовут. В его глазах впервые мелькнуло неясное глумливое выражение. Мелькнуло и погасло. Глаза снова подёрнулись инеем.

— Ты всю рыбу распугал.

Мне это нравится, рыбу ему распугали. Кто бы говорил. У самого даже крючка нет.

Зато есть нож. Я торопливо поднялся из воды, рассеяв вокруг водопад брызг, и со злостью рванул леску. Она лопнула с коротким стуком. Теперь и у меня была удочка, поплавок и грузило. А крючка не было.

Я выбрался на берег и встал, обтекая. Он равнодушно оглядел меня:

— Домой пойдёшь или тут обсохнешь?

Мне показалось, что ему не хотелось лишаться компании. Обижать его мне не хотелось.

— Тут посижу. Вернее, постою.

Просто так стоять было скучно. Чувствуя себя полным идиотом, я забросил удочку. Без крючка. Наши поплавки безмятежно покачивались на воде. Незнакомец молчал. Я осторожно покосился и наткнулся на его прямой взгляд. У него в глазах снова мелькнула искра.

— Забавный ты.

Забавный? Да не то слово. Обхохочешься.

Солнце начинало греть, одежда постепенно высыхала.

— Думаешь, я ненормальный?

Вопрос был неожиданным, как удар хулигана под дых. Я стоял и смотрел на свой поплавок.

— Чего молчишь?

Ни один из ответов, который приходил в голову, не казался удачным. Молчание затягивалось.

— Я раньше любил рыбалку. На Волгу ездил. Всё Подмосковье знал, как свою ладонь. Даже зимой часто уезжал со льда поудить. Хотя на льду это всё не то. Ерунда сплошная. А потом так случилось, что я не могу больше ловить. Не ловить, вернее, а смотреть, как рыба бьётся.

Он некоторое время молчал.

— У меня друг так бился. Пока не умер. А я сделать ничего не мог.

И снова пауза. Я старался не шевелиться.

— В горах технике тяжело, но мы ничего, приспособились. Я командовал ротой мотострелков. Это уже вторая война была. И вот во время операции попали в засаду. Отбивались, как могли. Несколько часов.

Он говорил медленно, с расстановкой.

— Я потерял половину роты. Вызывали помощь, но вертушки не могли подобраться — ущелье узкое, да ещё туман. Подошли ребята из другого батальона. Командир — Коля Голованов, мы с училища ещё дружили. Его машину подожгли. Он выскочил, получил очередь из крупнокалиберного пулемёта. Ему руку отшибло, по локоть, внутренности вырвало. Он катался по земле, пока не умер. А я не мог ничего сделать — меня в ноги ранило. Только лежал и смотрел из-под БТРа. Потом всё-таки пришли вертушки.

Солнце сияло радостно, как будто услышало изящный салонный анекдот. Вдалеке послышались голоса отдыхающих, это самые ретивые пришли окунуться в реку перед завтраком. Зашевелилась и река — наши поплавки снесло к густой ряске под ивами.

Мой сосед поднялся, собрал удочку.

— Пойду я. Спасибо за компанию.

И стал подниматься по склону.

— Эй, подожди. Как тебя зовут-то?

Незнакомец остановился.

— Сергей.

— Я Александр. Может, завтра ещё половим?

Он пожал плечами.

— Я к шести приду.

Сергей ушёл. Я тоже начал сматывать удочку. За спиной послышался голос.

— Простите, вы мужчину здесь не видели?

Я обернулся. На берегу стояла женщина лет тридцати.

— Мужчину, в комбинезоне, с удочкой?

— Видел, мы с ним рыбу ловили. Он ушёл только что.

Женщина повернулась, чтобы уйти, и в последний момент бросила взгляд на снасть. Она на мгновение застыла. Внимательно и грустно посмотрела мне в глаза и заторопилась следом за Сергеем.

Я свернул удочку. Завтра половим рыбу. Хрен с ним, с крючком, в конец концов. Не это главное.

ЧУЖАЯ БЕДА

Всякий, кто знал Григория, в народе называемого Гришей, сказал бы, что его жизнь удалась. Ну, или скажем так, учитывая его данные, до определённого момента у него всё шло неплохо. То есть могло быть хуже, лучше — вряд ли. А потом вообще всё посыпалось в никуда.

Опять вышло не слишком понятно.

Если коротко, его интеллект присобачили не к тому характеру. Он работал бизнес-аналитиком, и его шеф Василий Плотников, в народе без особой приязни называемый Базилем, не мог на него намолиться. Если Гриша своей обычной немного смущённой скороговоркой выдавал оценку или прогноз, можно было смело снимать последнюю рубашку, закладывать