— Только не делай вид, что ты об этом не думала, —ядовито сказала Машка, сморщив нос. — Имей в виду, куда ты, туда ия! — сказала весело, но абсолютно серьезно, а главное — убедительно. И я,не сходя с места, решила: с моей стороны страшное свинство — сначала втравитьМашку в историю, а потом бросить здесь одну, и мысли о самоубийстве оставилименя раз и навсегда.

Спокойной нашу жизнь назвать было никак нельзя. Заботхватало, и сердечные проблемы отступили на второй план. Меня присмотрелначальник колонии, дядька лет шестидесяти, чем-то очень похожий на моегопокойного дедушку. Эта похожесть смущала, и поначалу я даже предположить немогла, чего ему от меня надо. Машка предположила, что я похожа на его дочку иливнучку, что вероятнее, а он человек хороший и изо всех сил мне сочувствует. Ношустрые девахи из нашего барака мигом объяснили, что к чему, а вскоре и отсамого «дедушки» последовало недвусмысленное предложение. Чем бы все кончилось,одному господу ведомо: власть начальника против моего характера… Но дядяздорово поднаторел в прикладной психологии, и всяческим гонениям началаподвергаться Машка, а отнюдь не я. Как человек его положения способен усложнитьжизнь обычной зэчке, объяснять не надо. Я могла избавить Машку отнеприятностей, а для этого только и требуется… Что, собственно, меняостанавливает? Любовь, о которой просили забыть? И я сделала выбор. Но почтисразу поняла, что свои силы переоценила. Не для меня все это. Лучшедействительно удавиться. Но, вернувшись со своего первого «свидания», я засталаМашку с таким опрокинутым лицом, точно по душе ей прошлись сапогами, и сделалато, чего сама от себя за минуту до этого никак не ожидала. Подмигнула и сказалавесело:

— Теперь масло будем жрать килограммами. Считай,повезло. А дядька и правда неплохой.

Примерно так оно и оказалось. Начальство прониклось ко мнебольшой симпатией, нас перевели в первый барак, где условия были получше, аобитатели поспокойнее, вместо работы в мастерских мы занималисьсамодеятельностью или писали плакаты, которые, по замыслу нашего начальника,должны были пробуждать в сердцах стремление к лучшей жизни, а главное, к законопослушанию.В общем, сеяли в меру сил разумное, доброе, вечное. Потом нам исполнилосьвосемнадцать, и нас с Машкой перевели на взрослую зону. Нам опять повезло, аможет, начальство расстаралось, но мы вновь оказались вместе. Как ни странно,там стало легче. То, что я профессорская дочка, никого не напрягало, народвстречался разный, иногда довольно занятный. Здесь меня приглядел начальник повоспитательной части, но на этот раз обошлось без воспитания, и устроились мыеще лучше, чем на малолетке: меня назначили помощником библиотекаря, Машку тожене забыли, и вместо того, чтобы шить рукавицы, мы читали любовные романы ииграли в драмкружке. А потом занялись танцами. Идея, как всегда, принадлежалаМашке. В комнате отдыха был старенький магнитофон с одной-единственнойкассетой: аргентинское танго. Кто до нас тосковал под нее и мечтал о страстнойлюбви, мне неведомо, но я безгранично благодарна этому человеку, потому чтокассета невероятно скрашивала нашу жизнь.

— Ты умеешь танцевать танго? — спросила Машказадумчиво, вслушиваясь в незнакомые слова.

— Ну, могу, — ответила я, не желая особорекламировать свои таланты.

— Научи меня, — попросила она.

И я принялась ее учить. По несколько часов в день мысамозабвенно танцевали, отдаваясь музыке со всей страстью и забывая обо всем насвете, и вскоре достигли вершин мастерства. Благой порыв не осталсянезамеченным, нам предложили организовать что-то вроде кружка, и теперь каждыйвечер три десятка женщин неумело повторяли одни и те же движения, и глаза ихначинали гореть, а спины распрямлялись. Самодеятельность у нас с тех пор былана высоте, приезжее начальство приходило в восторг, а я под девизом «Нетпредела совершенству!» с благословления все того же начальства давала урокимузыки, благо что пианино тоже нашлось. Потом был организован хор, в которомпели все желающие, и начальство могло быть спокойно за наши души. Надо отдатьдолжное и моему новоиспеченному любовнику и его непосредственному начальству —они действительно относились к нам с большой симпатией, благодаря их усилиям,ходатайствам и самым радужным характеристикам мы покинули данное учреждениераньше, чем предполагалось. И вскоре вновь оказались в родном городе.

К тому времени мать Машки умерла, замерзнув по пьяному делу,а отчим угодил в тюрьму, откуда писал Машке слезные письма с просьбой помнитьдобро и не оставлять его без помощи. Барак, где когда-то жила моя подруга,снесли, так что возвращаться ей, по большому счету, было некуда. Так же, как,впрочем, и мне — отец, с трудом оправившись от позора, женился и теперьвоспитывал сына, о котором, как выяснилось, мечтал всю жизнь.

Мое появление в родном доме было встречено без восторга состороны отца и явной неприязнью со стороны его супруги. Но в тот момент не этоменя волновало. Я хотела встретиться с Пашкой. Зачем, я и сама не знала, также, как понятия не имела, что собираюсь сказать ему при встрече. Но ни о чемдругом думать не могла, и мне ни разу не пришла в голову мысль, что ему надосказать спасибо за ту открытку. Что бы со мной было, пиши он письма, полныелюбви и надежды?

Вместо того чтобы попытаться как-то наладить свою жизнь, мыс Машкой принялись искать Пашку. Это оказалось не так просто. Вроде бы он был вгороде, а вроде бы исчез. По слухам, у него большие неприятности, что меня неудивило, имея в виду способ, которым он зарабатывал на жизнь, с другой стороны,по тем же слухам, с наркотой он завязал после того памятного случая, то естьпосле того, как мы оказались в тюрьме. Так что о причинах Пашкиныхнеприятностей оставалось лишь гадать. Но, судя по всему, все было оченьсерьезно, так как искали его люди, о которых предпочитали говорить шепотом иполунамеками.

Из разрозненных сплетен, слухов и обрывков фраз я сделалавывод, что Пашка в большой беде, и вместо того, чтобы держаться от негоподальше, вознамерилась его спасать. Хотя и не знала, от чего. Я все еще еголюбила и не желала мириться с очевидным. Машка мои намерения активноподдерживала и выдвигала идеи одну фантастичнее другой. Разумеется, Пашка всееще меня любит, в этом она не сомневалась. Конечно, любит. Как же иначе?

Мать Пашки о его делах знала не больше нашего. По крайнеймере, такое впечатление я вынесла после долгой беседы с ней. В отличие отпрочих бывших знакомых, нас она встретила не только доброжелательно, но и сбольшой готовностью помочь. Она по-прежнему преподавала в техническом вузе ижила с младшим сыном, который учился в университете на втором курсе. Неочень-то рассчитывая на теплый прием, я спросила, как связаться с Пашкой, начто она ответила, с грустью глядя на меня: