Рэндольф подождал, пока я сяду, потом кивнул своему парню, и тот отложил автомат в сторону.

— Это кто? — спросил я.

— Альберт Каттер. Несмотря на то что вы никогда не встречались, он о тебе наслышан.

Взглянув на Каттера, я отметил его особенную манеру сидеть на стуле. Под его корректным серым костюмом угадывались крепкие мускулы. Лет ему было под тридцать. Все признаки породы, образования и воспитания были налицо.

— Видимо, я должен сказать тебе это, Мэнн, — начал Рэндольф; на его лице было написано глубокое удовлетворение. — После того как нам не удалось натравить Конгресс на вашу группу, Мэнн, а у Мартина Грейди нашлись деньги и покровители, комитет решил держать вас под контролем и постоянно проверять.

— Ты, кажется, хотел сказать «изводить», приятель?

— Не перебивай старших, Мэнн.

Я улыбнулся ему:

— Конечно, кто-то должен убирать навоз после топорной работы ваших деревенских увальней.

— Политический аспект, — начал он, — был...

— Чушь! — взорвался я, вскочил на ноги и выпалил ему в лицо: — Я устал от вашей чуши! Многие из нас устали, поэтому мы и делаем свое дело как находим нужным. Наша страна опирается не на чертово правительство, которое допускает, чтобы крысы вроде Кастро или кремлевских подонков сеяли между нами рознь. Наша страна — это страна для народа. Пожалуйста, Рэндольф, запомни это! Когда в какой-то стране что-то случается и мальчики вроде вас, наложив в штаны, не могут ничего исправить, когда политиканы пасуют из боязни наступить кому-нибудь в верхах на мозоль и не быть переизбранными на второй срок, тогда за это беремся мы. Теперь запомните и передайте своим. Нас никто не остановит. Станем совать свой нос туда, куда не просят, и делать то, что по идее должны делать вы и ваши люди. Когда кто-то из нас умирает, другие продолжают делать дело. Мы все тренированные профессионалы, и ваши мальчики могут многому научиться у каждого из нас. Не раз мы вытаскивали вашу задницу из огня и потеряли на этом не одного хорошего парня. Никто нас не остановит. Никто. Теперь говорите по существу или убирайтесь!

Прошла минута, и мне показалось, что они взорвутся. Рэндольф и Уотфорд выглядели разъяренными, их лица покраснели. Только Каттер сидел тихо, и углы его губ кривила улыбка. Наконец Рэндольф сказал:

— Может быть, стоит здесь поставить точку, Тайгер. Видимо, нам придется вывести тебя из игры.

— Как?

Я знал, что он собирается на меня повесить; в этом случае он сможет сделать все, что угодно.

— Ты был в номере в Чемберлен-Хаус?

— Ну а что дальше?

Он проигнорировал меня и продолжал:

— Габен Мартрель дал нам подробное описание и опознал твое фото. Лифтер сделал то же самое. Мартрель получил политическое убежище, и твой поступок — акт насилия и нарушения закона.

— Вам понадобится уйма времени, чтобы доказать это.

— Мы можем задержать тебя и выяснить, что ты собираешься делать дальше.

— Для газет это будет интересно.

— Нам по силам замять дело.

— Может быть, и так, — согласился я.

Рэндольф мрачно усмехнулся:

— Ну а если мы попробуем. Мэнн? Несколько дней в одиночке сделают тебя сговорчивей.

— Но вы же не спрашивали меня, — усмехнулся теперь я.

Рэндольф потерял терпение и окрысился:

— О чем?

— О том, ради чего вы сюда пришли. Почему мы интересуемся Мартрелем.

— Ну хорошо, почему?

— Потому что он не собирается раскалываться. Он собирается хранить молчание, а вы будете сидеть, как у пещеры Али-Бабы, не зная волшебных слов «Сезам, отворись!», — он-то не побеспокоится шепнуть вам эти словечки. А вы ничего не сможете сделать, чтобы упрямец заговорил.

Я крепко прижал его, и он знал это. Он взвесил про себя все факты за и против и наконец сказал:

— А ты, как я понимаю, можешь помочь делу?

— Есть некоторые способы.

— Знаем мы твои способы. Их результат всегда один. Мертвецы и разрушенные людские судьбы.

— Я чувствую себя настолько же виноватым перед ними, как вы чувствовали бы себя по отношению к Гитлеру.

— С нами у тебя этот номер не пройдет.

Я посмотрел на них долгим взглядом и ничего не ответил.

— В чем ты на самом деле заинтересован, Тайгер?

— В том же, в чем и вы.

— Тебе придется отдохнуть пару деньков, пока не скажешь более конкретно.

Они не шутили. И мне пришлось бросить им кость.

— Билл Копли работал следователем по страхованию в агентстве Уоттса. Установлено, что парень умер ночью от отравления газом. Никто не знает, над чем он работал, но у него могут быть заметки, связанные с Мартрелем. Осмотрите крючок входной двери и проверьте труп — возможно, Копли сделали инъекцию, которая привела к удушью раньше, чем по квартире распространился газ. Аутопсия может показать, какой тип инъекции был использован. Я предполагаю, что некто открыл замок, выбил плечом задвижку, бросил ему на лицо подушку и держал до тех пор, пока тот не потерял сознание. Потом сделал укол и инсценировал самоубийство.

Во время моей речи они обменивались взглядами, стараясь ухватить суть того, что я им наговорил.

— Это известно полиции? — наконец спросил Уотфорд.

— Не потрудился узнать. Я проник туда в качестве репортера. Собирать такую информацию — их дело.

— А как вообще ты завязал контакт с этим Копли? Ты что, знал его прежде?

— Нет. Мне позвонили, назвали его имя, адрес и сказали, что у него есть кое-какие данные, которые меня, безусловно, заинтересуют. Я пришел поговорить с ним, но нашел покойника.

— Но ты пришел как репортер, — заметил Рэндольф. — Под прикрытием.

— Я всегда так поступаю, приятель. Не могу рассчитывать на случай. Никогда не знаешь, на что можно наткнуться. Почему бы вам этим не заняться?

Рэндольф поднялся и пошел к телефону.

— Собираюсь принять душ, это вам не помешает?

— Валяй, валяй...

Я как следует вымылся, производя уйму шума в ванной, и, вытершись досуха, натянул шорты. Когда я вошел в комнату, Рэндольф как раз вешал трубку.

— Что новенького?

Он спокойно сказал:

— Нашли след от иглы на бедре.

— Это ваша главная зацепка. Теперь вы знаете столько же, сколько и я.

Томас Уотфорд поднялся, Каттер последовал его примеру.

— Я подумаю. Если ты пустил нас по ложному следу, мы придем снова.