– Что-то я его раньше не видал, – заметил Макс, наклонившийся к столу и даже лампу поправивший, чтобы удобнее было рассматривать. – Хотя отец в своё время надарил тебе кучу цацек.

– Потому как раньше тебе и не показывали, – улыбнулась хозяйка. – Хотя, конечно, твой отец на мне не экономил, знал, как я люблю винтажные украшения. А их в советские времена было не так просто достать. Вам нравится, Лена?

Элиза протянула к ней руку с накинутым браслетом. Ленка кивнула, мерцающий ручеёк действительно завораживал. Да что там говорить, красиво – и всё тут. И дорого, наверное. Хотя как по ней, китайские украшения, которые в таких прозрачных пакетиках да на картонной подложечке продают, блестели ни чуть не хуже. Нет, понятно: тут настоящее, а там даже и не подделка, а так, фуфло, но… В общем, что было дальше с камнями, выковырянными из статуи богини Кали, хотелось услышать гораздо больше, чем рассматривать алмазы, пусть самые и настоящие-принастоящие.

Да, прав, наверное, дядя: «Елена, ты удручающе глупа!». Ведь, как известно, бриллианты лучшие друзья всех девушек, об этом даже песня есть.

– Всё это замечательно, – решил Макс, откидываясь на спинку кресла. – Но при чём тут какая-то певица? И, кстати говоря, уже второй час ночи.

– Я не знаю, при чём тут певица, – снова нахмурилась Элиза Анатольевна, погладив ручеёк, словно он живой был. – А тебе придётся потерпеть, я ещё не закончила.

Петров вздохнул, но вроде бы расслабился, сложил руки на животе, наверное, приготовился терпеть.

– Папа женился поздно, я родилась в тридцать седьмом, маме тогда исполнилось девятнадцать, а отцу пятьдесят. Дедушка к тому времени уже умер. – Макс опять присвистнул и Элиза сердито глянула на него. – Не мешай, пожалуйста, а то я так до утра не закончу. – Петров примирительно выставил руки ладонями вперёд и свесил голову – покаялся, значит. – Я, между прочим, тебя тоже родила в сорок четыре. И, насколько знаю, бабушкой до сих пор не стала. Так что можно считать, поздние браки традицией нашей семьи. – Макс серьёзно покивал. – И не паясничай, обаяния тебе это не добавляет. Короче говоря, чтобы не затягивать, в сорок первом году мы жили в Ленинграде.

Петров резко выпрямился в кресле, положив руки на подлокотники.

– Об этом тебе тоже не рассказывали, – грустно улыбнулась Элиза Анатольевна. – А вам, Лена, дата ни о чём не говорит? – Дата Ленке на самом деле ни о чём не говорила, но она, конечно, сама догадалась. – Восьмого сентября тысяча девятьсот сорок первого года началась осада Ленинграда. – Старушка потёрла лоб. – Папу в армию по возрасту не взяли. Он умер уже в ноябре. Я это хорошо помню, хоть мне исполнилось всего четыре. Он просто лёг и лежал долго-долго, а потом его куда-то унесли.

– Мам, – почти шёпотом позвал Макс, но Элиза подняла руку.

– Моя мать работала, не помню где, но приходила она только ночью. Или мне это уже сейчас кажется? Нами, детьми, занималась соседка. У нас была огромная коммунальная квартира, комнат на двадцать, не меньше, и очень много детей. Днём тётя Рая не давала нам ложиться, заставляла играть, пусть даже в ладоши хлопать, но не ложиться. А очень хотелось спать и ужасно болел живот. Есть не хотелось совершенно, просто живот болел. Я пряталась в шкаф, у нас в коридоре был такой здоровенный шкаф, я забиралась в него и мгновенно засыпала, хотя было так холодно… Но тётя Рая меня вытаскивала оттуда и опять заставляла хоть что-то делать. Она так жутко материлась!

Элиза Анатольевна подняла голову и снова улыбнулась. Глаза у неё блестели ничуть не меньше, чем камни на столе. От слёз, наверное.

– Тётя Рая мне потом и рассказала, как всё случилось. Понятия не имею, откуда мама узнала об этой женщине, наверное, кто-то подсказал поменять обручальное колечко. Ведь о парюре, которую отец сохранил, никто не знал. Кроме неё, кажется, ещё что-то было, какие-то украшения. – В этот момент Ленка даже вздрогнула, о богине Кали и алмазах она и думать забыла, представляла девочку, забирающуюся в громадный шкаф, чтобы поспать, потому что сил совсем не осталось, очень холодно и от голода болит живот. – Я эту женщину буду называть просто «она», ладно? До войны Она вроде бы работала директором магазина, а потом его разбомбили, но Она знала, как попасть на склад. Правда это или нет, не важно. Просто у Неё были продукты и Она их охотно обменивала на драгоценности, только на драгоценности и не на что другое.

– Представляю, какой был курс, – буркнул Макс.

– Не представляешь. Так или иначе, но эти продукты помогли нам выжить. Мне, маме и тёте Рае, которую мать подкармливала, чтобы она смотрела за мной. Потом мама ушла менять перстень из парюры, остался только он и колье, но не вернулась. Мы с тёткой Раей ждали сутки, а с утра пошли узнать. Она боялась оставлять меня одну в квартире, ведь соседи… В общем, к тому времени уже никого не осталось, лишь мы трое… Лена, не плачьте, пожалуйста. Всё давно-давно уже прошло, вот я, живая и здоровая. – Ленка, только теперь сообразившая, что ревёт, уже всё лицо мокрое, поспешно утёрлась рукавом. – В общем, мы добрались до этой женщины, но Она сказала, что мать мою давно не видела и ни про какой перстень, естественно, не слышала. Ну а потом нас эвакуировали и всё закончилось не так плохо.

Люк, недовольно дёрнув ушами, заглянул в комнату, удивляясь, чего это люди не спят. Совсем бесшумно прошёлся в глухой тишине, мягко вспрыгнул на стол, тронул лапой колье, но не заинтересовался, улёгся под лампой, принялся размеренно вылизывать мохнатый бок.

– Ну, хорошо, – наконец, протянул Макс. – Допустим, это тот же самый перстень. И что? Может, его кто-то нашёл, когда твоя мама?.. Нашёл, в общем.

– Точно, нашёл. В обмен на тушёнку и сухое молоко, – Элиза Анатольевна пощёлкала клавишей ноутбука, картинка на экране отъехала, показывая, что на ней всё-таки не только рука, а вся певица Степашка целиком. – Видишь, заколки? Они из парюры.

– Хорошо, хорошо, – Макс недовольно мотнул головой. – Пусть у этой… Фили откуда-то взялись ваши украшение. Как они у неё оказались, вопрос отдельный. Но ты-то что хочешь? Вернуть их? Во-первых, ничего не докажешь. А, во-вторых, твоя мать отдала их добровольно, никто ей руки не выкручивал и на большой дороге не стерёг.

– А перстень? Как перстень оказался вместе с заколками?

– Ладно, тогда во-первых. Хотя не понимаю. Был у тётки тихий, непыльный, налаженный бизнес. С чего ей на криминал идти? И, повторяю, ты-то чего хочешь?

– Я не знаю, Макс. Может, в глаза ей посмотреть?

– И у неё тут же проснётся совесть, она раскается и немедленно уйдёт в монастырь. Да тётка наверняка давным-давно умерла. Всё, мам, кончай глупостями заниматься, ей богу, но я тебе не помощник. Выпей валерьянки и ложись спать. А я Лену провожу, через десять минут вернусь. Это понятно?

– Не понятно, чего ты раскричался. Лена, ткните его там головой в сугроб, чтобы охолонул и переживал за меня не так активно.

Ленка, как раз выбиравшаяся из кресла, неловко дёрнула головой, то ли кивнув, то ли мотнув отрицательно. Она тоже переживала за Элизу Анатольевну и весьма активно. Ей хотелось обнять старушку, может, даже поцеловать, но Лена, конечно, не решилась.