А Листян вдруг подумала о том, что если бы Наран сейчас ее догнал и забрал себе – она бы сказала ему “да”.

Но он не догнал, и постепенно она выкинула из головы эти глупости. Зачем нужен тысячник, когда ее ждет настоящий князь?

Приближающегося к ним мужчину стариком назвать было невозможно, хоть он и был очень немолод. Высокий, крупный, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, короткой рыжеватой бородой и белыми волосами до плеч. Глаза ярко-голубые, умные, вполне молодые. Одет очень роскошно – в подбитый серым густым мехом плащ, у шеи скрепленный серебряной пряжкой-фибулой тонкой работы: в виде лисицы, свернувшейся в клубок – с изумрудным хитрым глазом. На руках рукавицы, сапоги тоже оторочены мехом и расшиты золотой канителью. Учитывая, что здесь везде еще лежал снег – очень практичный наряд. Только голова была ничем не прикрыта, лишь кожаная лента на лбу без всяких украшений.

Листян натужно сглотнула, когда тяжелый взгляд мужчины остановился на ней. Ей было очень страшно.

— Это что, моя невеста? – прогудел страшный мор. – А еще моложе не нашлось? Что же не привезли вы ребенка? Или грудного младенца? Великое солнце, да ей хоть пятнадцать-то есть?

— Мне восемнадцать, – выдавила из себя Листян сипло.

Ее бил озноб – от волнения ли, от едкого ужаса, а может – от холода. В степи зимой, конечно, холодно, но она в снегопады и морозы сидела в шатре. А тут – долгая дорога, непривычная, невкусная пища, да и одежда у нее не самая, как оказалось, теплая.

Из носа текло второй день, горло саднило, в глаза — будто песка насыпали. Жара вроде не было, и то радость.

— Не нравится? – весело спросил Баяр. – Обратно поворачивать?

— Ну нет уж, уговор есть уговор, – мигом передумал князь. – И как зовут мою юную невесту?

— Листян.

— Почти что лисица. Хороший знак.

— Лис, это Матвей Вольский, князь Лисгорода.

На миг ему сестру даже стало жаль, такой испуганной и бледной она выглядела. Заставил в себе жалость замолчать: так было нужно его народу. Он точно знал. Даже будь на месте Листян его дочь, он бы поступил так же. К тому же Баяр успел узнать Вольского довольно неплохо, как ему казалось. Тот был хоть и грозен, но справедлив и довольно терпелив. И про то, с кем его маленькая сестренка ночь провела, хан, конечно, тоже знал: Наран все ему рассказал, снова желая видеть девушку своей женой. Баяр нарочно медлил, ждал до последнего – не скажет ли ему чего-то Листян. Не сказала. Спешила в дорогу, рвалась навстречу жениху. Сама выбрала, стало быть, никто ее не принуждал.

— Я… приветствую князя Лисгорода, – голос Листян звучал жалко и тихо. В довершение всего она закашлялась.

— Простудилась? – заворчал князь. — Поехали. Тут рядом деревня, где мои знакомцы живут. В бане попарим, медом напоим – и будет здорова. Что смотришь, хан, или не доверяешь?

— А с чего бы мне тебе не доверять, князь? – невозмутимо ответил Баяр. – Со мной сотня лучших воинов. Попробуй слово против меня молви – увидишь, что будет.

Страшный старик расхохотался громко и весело, Баяра по плечу ладонью стукнув (хан едва из седла не вылетел).

— Знаю-знаю вашу доблесть. Даже пытаться не буду. Помню прекрасно, как вы мою тяжелую пехоту в царство мертвых отправили.

У самого князя тоже, разумеется, были с собой воины. Он называл их малою дружиною. Одинаковые на лицо, огромные, широкие, в два раза крупнее любого из кохтэ, они молча таращили на Листян свои светлые круглые глаза. И кони были им подстать: свирепые зверюги с грозными копытами. Очень красивые и очень опасные, совсем не похожие на маленьких степных лошадок. Девушка чувствовала себя рядом с дружинниками как воробышек рядом со степным орлом: маленькой, слабой, да еще и больной. Ничего ей уже не хотелось, даже есть – только бы в тепле и полежать. Может, еще горячего молока выпить.

Князь все на нее оглядывался и хмурился, видимо, недовольный невестой, но ничего не говорил больше. Да и Баяр выглядел печальным отчего-то.

Деревня появилась быстро: сразу видно – богатая. Добротные дома из толстых бревен, частоколы вокруг дворов, широкая чистая улица с канавами по обе стороны. Дома крыты соломою, а то и дранкой, окна затянуты слюдой. На заборах – горшки, пахнет дымом и жареным мясом.

И пустота кругом. Тишина полнейшая, ни петух не вскрикнет, ни корова не замычит. И людей нет совсем.

— Видишь, хан, какая у тебя слава? – фыркнул Вольский. – Народ прослышал, что ты близко – и попрятался, да так славно, поди его отыщи в лесу. Эх, не видать нам баньки, да?

— Дозволь, княже? – вопросительно взглянул на князя один из богатырей.

— Дозволяю, Микола. Скажи иди, что свои. Ишь, князя не узнали, видать, давно не показывался в этих местах.Иди-иди, а мы тут похозяйничаем пока.

Дружинник, названный Миколой, спешился и потопал в сторону леса за деревнею, а остальные воины быстро огляделись и толкнули дверь в самый большой и богатый на вид дом. Загремели там горшками, принесли дров из поленницы, благо с собой у них были кой-какие продукты.

Баяр снял сестру с коня, провел в избу, усадил на лавку. Тут же нашлось одеяло, в которое дрожащая Листян укуталась. На улице послышались голоса, визг поросят, мычание и кудахтанье: деревенские жители возвращались домой. В избе появились какие-то тетки, тоже – крупные, дородные. Поднесли степнячке деревянный ковш с каким-то варевом, остро пахнущим травами, очень сладким и, кажется, хмельным. Выпила, мгновенно согрелась, заклевала носом. Заснуть не дали: бабы потащили ее за собой в пресловутую их баню, жаркую, почти огненную. У кохтэ было по-другому, там в шатре просто было много пара и горячая вода в бочке, а здесь ее намылили, окатили сначала горячей, потом ледяной водой, пытались стегать вениками, да она визг подняла такой, что рукой махнули: не хочет и не надо. Снова напоили тем же хмельным, переодели в чистое и уложили спать на той самой лавке.

— Ничего, завтра на рассвете выедем, и через к вечеру третьего дня будем в Лисгороде, – журчал где-то там голос князя, и Листян уснула под неспешные разговоры мужчин.

Наутро выяснилось, что Баяр возвращается домой. “Невеста” теперь под опекой Матвея Вольского, бумаги все подписаны, условия торговые обговорены – дальше дело за послами. С Листян остается полсотни степных воинов. Дальше она едет с мужем.

По обычаям кохтэ, нужно было варить чай и подавать его супругу, потом муж должен жене заплести две косы в знак того, что отныне она принадлежит ему. Ничего этого, конечно, не было, и задать вопросы Листян не осмелилась.

А вопросов было немало.

Жена ли она уже князю или нет? Будет ли какой-то обряд? Дозволено ли напрямую к нему обращаться? И может ли она вообще о чем-то просить?

До невозможности Листян радовалась сейчас своим соотечественницам, бывшим среди ее людей. Представила, как пришлось бы ехать одной со всеми этими мужчинами, которых она и по имени-то не знала, и содрогнулась. Подошла к Сельве, десятнице: маленькой, крепкой, с коротко остриженными волосами. Она знала ее давно, еще в те славные времена, когда живы были отец и мать. На свадьбе ее танцевала и плакала рядом, когда мужа иштырцы убили. Не дружили они, Сельва была на несколько зим старше Листян, к тому же жена простого воина, но теперь никого ближе у юной княгини не было.