— Вы не ругайте ее сильно, попался мудак-водитель такси, который не считает своим долгом соблюдать правила дорожного движения. «Понаехало», что называется, ну или другими словами — БМВ головного мозга.

Александр Павлович хмурится и недоверчиво прищуривается, уже врубил на всю мощь внутренний мудакометр или сканер лжи, как он там говорил когда-то.

— Андрей, я чувствую одним местом, что ты нагло врешь в лицо, и раз ты это делаешь, то причины на это есть. Но если есть хоть единственный серьезный повод волноваться по поводу ее безопасности, то уж будь добр, — засунь принципы в одно место и просвети меня.

Я складываю бровки домиком, ведь работает же всегда, и с самым непринужденным видом выдаю:

— Да ни в жизнь. Эти глаза напротив…не врут, — пропеваю мотивчик давно знакомой ему песни и улыбаюсь во все свои 31 здоровый зуб. Мудрость уже вырвал. Не мудрый мужик попался, ни разу.

На самом деле, примерно через полчасика я точно узнаю все, но волноваться конкретно ему нельзя, так что ложь во благо спасет как минимум двоих. Со мной троих.

— Андрей, после одного случая я не могу полагаться на удачу и предпочитаю держать под контролем любую опасную ситуацию.

Перевожу серьезный взгляд на мужчину, а в душе начинаю прикидывать варианты. Что за ситуация? Что могло такого случиться? От ужаса кровь медленно останавливает свой безумный путь и спустя секунды несется вскачь.

— Поделитесь? — душа холодеет, я уже весь напряжен, словно мне угрожает опасность. Скулы сводит от напряжения и волнения насчет, по сути, незнакомой и неведомой для меня ситуации и только потому, что все это связано с ней. Что?

Мужчина отрицательно кивает головой и тихо отвечает, едва заметно поглядывая на дверь:

— Все позади, но повод для волнения был и не один, — бьет по карманам в поисках чего-то, а не находя, злобно морщится. — Дай сигарету.

— Вы курите? — в смысле? Как так? Врачи же запретили, причем очень давно.

— Только тсс, — кивает в сторону палаты Есени и шепчет, — она устроит мне Третью мировую, если узнает.

— А знаете что? Я вам ее тоже устрою, куда вам курить, ядрена вошь! Нет, не дам.

— Ты зверь!

— Но какой обаяшка, — многозначительно поглядываю на Александра Павловича и рисую указательным пальцем нимб над головой.

Александр Павлович хмурится и кривится:

— Как тебя еще не окольцевали, хотя кому нужен бабник, прости, конечно.

Я обреченно поднимаю глаза к потолку и вскидываю руки:

— Не блядун, а дегустатор. Я Эстет-ценитель.

— Ага, не алкаш, а сомелье. Знаем и плавали еще как, — оба смеемся уже до коликов в животе, когда внезапно слышим звук со скрипом открывающейся двери.

Резко поворачиваюсь и вновь окунаюсь в ледяную прорубь малознакомых ощущений. Ну до чего же хороша. Вот в этой белой простыне, укутанной до самых пят, словно это на самом деле может скрыть ее наготу. Поздно.

В голове навсегда остался прекрасный след, а память ни за что не выкинет чудесную нимфу из черепной коробки.

— Па, я бы домой хотела…Мне можно ведь домой? — виноватый взор с отца переходит на меня, и видит Бог, я хочу сказать «нет» и могу сказать «нет». Но черт возьми, то, как она на меня смотрит, не дает мне ни единого шанса отказать в любой просьбе. Один взмах длинных ресниц, и я уже как верный щенок у ее ног.

Бачинский, собери слюнявую челюсть с пола! Ты нянчил эту девочку, ты заплетал ей косы и учил отбиваться от настойчивых мальчишек в саду. А сейчас ты хочешь ее трахнуть как бывалую проститутку. Нет!

— Только если ты обещаешь слушаться меня и папу, не делать глупостей, а лечиться дома и появиться сюда через пару дней, — «появляться тут каждый день!» вопит подсознание. «Появиться один раз и навсегда исчезнуть из моего больного воображения». Вторит разум.

— Я прослежу, так что другой вариант исключен, — Александр Павлович утвердительно кивает и двигается в сторону дочери.

А я не свожу взгляда с едва оголившихся ног.

Ног, способных свести с ума, способных подарить мне наслаждение как от дозы самого сильного наркотика и заставить страдать, если я вдруг не увижу их снова.

Ломка мне обеспечена.

Правой рукой нащупываю в боковом кармане брюк телефон и почти готов сорваться, чтобы совершить нужный звонок, но непослушное тело двигается к ней, магнитом тянет и ведет к божественному запаху.

Отец накидывает на нее свою куртку и идет вперед, на прощание махая рукой скромной персоне — человеку, думающему сейчас о дочери своего учителя никак не дружелюбно.

Еся замирает и не сводит с меня глаз, всматриваясь так тщательно, так глубоко в самое нутро, словно знает, как увидеть меня настоящего. А я смотрю на нее и пытаясь понять, за что она свалилась на мою голову. Зачем. ПОЧЕМУ.

Шаг. Я на метр ближе к своей неминуемой смерти.

Второй. Поднимаю руку и касаюсь пушистых волос.

Третий. Прижимаю хрупкое тело максимально близко к себе и шепчу на выдохе, цепляя губами нежную кожу уха.

— Тебе попался пьяный таксист, но ты мне должна, — маленькие ручки крепко сжимают мою талию, и я слышу рваный вдох.

Испуганный взгляд ловит мой отсутствующий взор, потому что смотрю сквозь нее, полностью затапливая себя в радужном свечении и незримом счастье от простого соприкосновения.

Все еще пытаюсь отлепить руку от тела, так идеально вписывающегося в мое. Словно паззл сошелся.

— Спасибо…Андрей, — запинается и сильнее сжимает руки за спиной, и этого достаточно для того, чтобы я всем телом ощутил её анатомические особенности.

Ничего не отвечаю, как будто со стороны наблюдаю за тем, как она отходит на меня.

Шаг. Поворачивается и улыбается.

Второй. Отворачивается и идёт быстрее, наверняка чувствует опасность от моего пристального осмотра.

Третий. Резко снимает простынь, осторожно кладет ее на стул в зале ожидания и поплотнее укутывается в широкую кожаную куртку, открывая на всеобщее подозрение то, что прямо сейчас мне лучше не видеть.

Несмотря на великоватую вещицу, сбоку цепляю тонкую осиную талию и явно не существующий изначально широкий разрез платья, не скрывающий божественного вида бедра, что мягко покачиваются в соблазнительной походке.

Но вот она поворачивается, и я вновь наблюдаю лишь прекрасные икры и головокружительные щиколотки.

Ныне явлено блаженство ваше, Андрей Бачинский.

Телефон хрустит в руках, словно я под прессом его сжимаю, когда я судорожно ищу нужный контакт в быстро наборе.

— Что второй?

Руки чешутся поскорее поговорить с падалью, причастной к повреждениям моей девочки. Твоей? Ха.