душа ее как будто начинала танцевать, и только вчера вечером она просила бога прибрать ее к себе, ну а уж теперь-то погодите, она еще поживет. В могилу она теперь не торопилась, а только в уме и считала, что будет делать с этим счастьем, что свалилось на нее с неба. В уме она унеслась далеко и накупила себе нарядов, и все бабы-то на деревне ей завидуют, и сам Трифон все ей пороги обивает, плачется, а она его мучает говорит: «Подумаю», а сама подарки от него принимает и только краше становится. Только, пожалуй, Никола думал то, что и говорил, жизнь его, конечно, была не сахаром и на долю с другом он перетерпел много, но он особо не горевал по этому поводу и на все смотрел весьма открыто и просто, можно сказать даже с иронией. Когда-то хотел стать моряком, как его дедушка, уйти в дальнее плаванье, но в семье повешенного о веревке не говорят, так и в его семье, когда старший брат погиб на флоте, мать с отцом приложили все усилия, чтобы огородить младшее чадо от такой же участи, и обрекли на более страшное — на жизнь не свою, на нелюбимое дело, на скитание и голод. Родителей его давно не стало, но никогда он их не упрекал в своей доле, только на свою судьбу «такую» ссылался. Разговоры разрастались и уже хвастовство выпирало из всех окон и прижимало Николу к стенам дома, он любил Тараса, как брата, но слушать этого больше не мог, и потому отправился спать на печь, крепко заснул под бурные рассказы Авдотьи и своего друга о том, как здорово теперь будет жить Сонька.

Глава 6

Пока за столом велся беспечный разговор и наши герои перекидывались словами, как картами в надежде побольше сорвать друг с друга, Сонька мчалась к пирсу, но Ивана там не нашла. Идти к нему домой она не хотела, знала, что раз он не здесь, то наверняка с отцом, и мешать ей было неловко. Она стояла на берегу и не знала, куда деваться. Она точно решила, что ни за какого купца замуж она не пойдет. И будет сидеть здесь и ждать Ивана, возвращаться домой она уж точно не хотела. В это время Иван крутил в руках отцовскую саблю, разглядывал ее и слушал рассказы отца, как он воевал да служил, пока Иван всякими ненужными делами занимался. Знал бы парень о том, что сейчас готовит ему судьба, он бы уже давно мчался на берег. Ну а пока в счастливом неведенье он наслаждался беседой с отцом, по которому ужасно истосковался.

— А помнишь, как мы с тобой за рыбой ходили, и ты малой упал прямо головой в ил — все так же без улыбки вспоминал Трифон забавные истории из детства Ивана, только ведь этими воспоминаниями он и жил все это время. Все было в его голове, как альбом, собранный из разных цветных картинок. И хоть Иван и чувствовал отцовскую теплоту, все же Трифон был, как всегда, серьезен и скуп на ласку. Они проболтали добрых полсуток. Напряжение и неловкость испарились, и Иван наконец-то чувствовал, что он дома.

— Да, ловец из меня худой вышел, я и ныне-то не шибко умею.

Трифон постучал по плечу сына:

— Ничего, научишься, — выдержал паузу Трифон, заметив, как Иван глядит на конверт на столе.

— Скоро снова война, Иван, — произнес отец, резко помрачнев, он достал из конверта листок и протянул его Ивану. — Приказ пришел, собирать казачков надобно.

Парень внимательно прочитал приказ, написанный холеной рукой.

— И ты как сын мой, со мной пойдешь плечом к плечу, — продолжал Трифон забивая люльку, перед Иваном стоял с детства ему знакомый образ грозного атамана.

Иван с испуганной улыбкой поглядел на отца:

— Какой из меня воин, отец, не смеши. Я муху обидеть боюсь, а тут человека ранить!

Старик сделался хмурым, как туча:

— Муху говоришь? А я тебе так скажу: муха в твой дом не залетит, чтобы жену твою обесчестить, — Иван вздрогнул — муха тебя с землей сравнять не хочет, и детей твоих рабами сделать не собирается, или горло ножом перерезать… — после этих слов повисло тяжелое молчание. Парень глядел на дым, что выдыхал отец.

— Когда приходит враг на твою землю, его надо бить, бить как собаку.

— Отец, но ведь не всегда на нашу землю идут, как часто наши солдаты ни за что гибнут на чужих землях.

Трифон замешкался, никогда в жизни он не ставил под сомнения приказы вышестоящих:

— Нападение это тоже защита, ты мало что в этом смыслишь, ты еще зеленый совсем, и тем паче, что у барина своего совсем изнежился! — он ужасно ревновал Ивана к этому самому барину, слова сына «он мне был как отец» не выходили из его головы. — Весь мир должен знать! Страна наша как улей большой — руку не суй! Пропадешь!

— Отец, но это же не верно, иначе должно быть, зачем воевать, зачем делить людей на своих и чужих, ведь когда убиваешь своего врага, ты вмести с тем убиваешь любимого мужа или сына.

— Вздор, не убьешь ты — убьют тебя.

— Да зачем вообще кому-то кого-то убивать, ведь все из за чего? Из-за земли, власти? Так коли сделать землю общим достоянием, всех-всех людей, независимо от того, кто и где родился, так и воевать не придется.

— Это ж ты мне поговори! Не придется! А кто ж поделит поровну? — от такой чуши Трифон весь вспыхнул. — Испокон веков земля наша была землей предков наших, они за эту землю кровь проливали, а ты мне теперь гутаришь этот вздор! Твоя родина, твоя мать, щенок, слышишь — прогремел Трифон, — бог отец, родина мать, а ты что, свою мать предать решил? Может, ты и в Бога нашего не веруешь? — он перевел дыхание, конечно барин ему такому вряд ли научил. — И к тому же вкусный кусок все захотят, а земли пустые не плодородные пустовать будут.

— Так не надо ничего делить, все общее отец, и власти не надо, вся власть среди людей поделена, у всех ценности общие, у всех права общие. Так если наши прадеды грешили, убивали, за землю, что Бог равно всем дал, так не значит это, что и мы должны по их стопам. Родиной должна стать земля равно для всех — Иван осекся, Трифон ударил кулаком по столу со всей силы, крынки зазвенели.

— Ты что это такое говоришь? Грех? Это что ж!