Хорошо, зайду с другой стороны, я догадываюсь кто такой Сергей Александрович. Вариантов не много, а точнее один. Александр Семёнович первый летописный Новосильский удельный князь, а у него был сын Сергей. Вот их то вдоём и казнили в Орде. В 1326 году, если память не изменяет.

— Отец то у князя случаем не Александр Семёнович?

— Тако и есм, княже.

— И обеих князей в Орде казнили? Верно?

— Как есть. Хребет им по навету преломили. Нехристи поганые.

— Сколько же лет с тех пор минуло? — вопрос хозяина удивил. Кузнец закатил глаза и начал что-то бубнить себе под нос, загибая по очереди пальцы, похоже и с математикой у него не очень.

— Два на дцать минуло, аккурат в то лето у нас Бояна родилась.

— Добро. А месяц нынче какой?

— Грудень,[2] княже, вторая осьмица пошла.

Так-так. Год до XVI века включал девять календарных месяцев, а их длительность, в среднем, сорок дней. Получается на дворе декабрь 1338 года. Примерно. Охренеть не встать! И всё же уточнить не помешает.

— Верно ли, что ныне в Сарае Узбек-хан сидит, а в Москве великий князь Иван Данилович Калита?

Добрын кивнул, соглашаясь:

— Тридцать годов сидит, — он сплюнул. — Аспид то, а не князь! Прошлым годом мытари московские у брата моего Ипата товар забрали. Чуть по миру не пошёл.

— А брат то твой, кто таков?

— Гость.[2] В Новосильскую гостиную сотню вхож. Не последний человек в городе.

— Добрын, а что гости заезжие бают? Что в миру то происходит?

— А… да всякое брешут. Калита ныне дочь выдал замуж за ростовского князя Константина Васильевича. Бают, что Белозёрское княжество обманом под свою руку взял. Новгород сызнова со шведом воюет. Гостей, давеча тарханских на нашем гостинце ограбили…

Добрын ещё говорил, но я уже слушал его в пол уха. И то, что узнал, хватило, попал я в непростые времена. Выжить, не то что реализовать себя, будет ох как непросто! Пик могущества Золотой Орды, монголо-татарское иго в самом расцвете. Процессы централизации на Руси только начались, но на Москву пока ещё никто не ставит — так, один из претендентов. На Руси буйным цветом цветёт феодальная вольница. Слом эпох. Опасно… Но перспективно.

Тепло и обильная еда подействовали не лучшим образом. Из меня будто стержень вынули. Мобилизовав для выживания на холоде внутренние резервы, сейчас расслабившись организм дал сбой. Боль в затылке до того тянущая и «стреляющая» волнами начала нарастать и скрывать её становились всё трудней и трудней.

— Тяжко, княже? Бажен ужо баню натопит. Попаришься — отпустит, полегче станет.

— Мутит меня что-то, Добрын. По дороге, без памяти не раз падал. Вот что. Кто я не ведаю. Может и князь. Кабы то не было, добром тебе хочу отплатить за то, что на порог пустил, обогрел да встретил аки гостя дорогого.

— Дык, княже, свои же, Новосильские.

— Добрын, — прервал я его, — слова непонятные я говорю оттого, что разум мой помутился. Будто провалы — где-то помню, а ещё больше не помню.

— Беда— беда. Говорю же, к знахарке надоть. Есть у нас такая — Лукерья. На болоте за выселками живёт.

— Не дойду я к знахарке, — выложил перед Добрыном два золотых империала, тот опасливо взял их в руки и принялся внимательно рассматривать.

— Злато то ромейское, на сотню резан можно обменять, — пояснил я.

— Больше, княже. Куда больше. Сам в младые годы у златокузнеца в подмастерьях ходил. Знаю о чём толкую, твоё злато чистое. Прости, княже, но не могу сии злотники[2] взять. Невместно с гостя дорогого за постой брать. Не обижай, от души встретили.

— Добрын, то не плата тебе. Знахарке отдай сколько надо и проследи, чтобы она руки мыла и непременно с золой. Лично проследи!

— Ежели так, чудны твои слова, княже. Но как сказал, сделаю.

— Надоть, обязательно надоть.

— Добре, поутру Белоуса за той пошлю.

— Вот ещё, помощь от тебя треба. Дозволь в доме остаться, прежде чем на ноги встану.

— Для нашего рода сие честь великая.

— Одна просьба, спрячь пояс, да одёжу подальше, а своим скажи не болтать, что князь здесь остановился. Сам понимаешь, князья да бояре меж собой дерутся, у селян токмо чубы трещат. Не хочу под удар родичей твоих ставить, пока не разуберусь кто сам таков.

Добрын некоторое время подумал, а после кивнул:

— Добре, княже. Так где говоришь конь? Пошто добру зазря пропадать, а тако хоть собак накормим. Напрямки тута самую малость.

— Прямо на круче, что за бочагом, тропка натоптана тама. Но конь то что, тьфу! Другое важно. Пропал меч, был добрый. Сеча где случилась, точно не ведаю. Разумею, не далече от Кулиги. Ежели днём сыновей справишь по берегу пройти, мыслю, найти то место можно, следов тама лошадиных полно. Дорог он мне. Ежели найдёте, не обижу, отблагодарю…

Разговор сошёл на нет, скрутил очередной приступ боли. После, когда пришёл Бажен, отправился вслед за ним, в баню. Вот только туда я не добрался, едва на крыльцо вышел, очередной приступ боли погрузил меня в темноту.

* * *

Приходил в себя на короткое время и, открыв глаза, наблюдал почерневшие деревянные жерди, поддерживающие потолок, а после вновь проваливался в небытие. Помню лицо старой бабки со свалявшимися седыми котлами, которая окуривала меня и что-то бормотала себе под нос, но чаще появлялась красивая девушка со вздернутым носиком и толстенной, чуть ли не в мою руку косой угольно-черно цвета.

В один из дней я окончательно пришёл в себя, и смог самостоятельно подняться. Потихоньку вышел во двор из бани, где меня лечили, а там жизнь била ключом. Добрын с сыновьями махал молотом, а его жена с дочерями хлопотала по хозяйству. Через пару дней выяснил, что терем не самого Добрына, а его старшего брата, купца Ипата. Тот осенью, со старшим сыном Веселином отправился по торговым делам в Устюг-Железный и вернуться должен только весной.

Хозяйство богатое — четыре коня, три коровы, быки, гуси, куры и козы. В избах-клетях сени, дровяник, кузня, конюшня, хлев. На сим месте ранее стоял дом Молчана, отца братьев, но тот давно снесли и Ипат построил добрую усадьбу. Семья у Добрына большая. Даниле двадцать один, Белоусу семнадцать, Третьяку пятнадцать лет, Ростислав и Сазон младшие, им всего двенадцать и десять. Все они проживали на левой стороне терема внизу, а на верху жена и три дочери. Бажену уже двадцать два. С женой и малыми детьми он жил в