– It’s just the roof! – крикнул он. – We are changing the… bricks. Keep your head inside![5]

Я сердито захлопнула окно, включила музыку и стала варить кофе. Какую музыку – неважно, лишь бы заглушала грохот. Спустя час в окно постучали. Я уже успела одеться. Стук меня не удивил – я как будто даже ждала нового разговора.

Когда я открыла окно, Марек встретил меня улыбкой. Его приятели уже спустились и укладывали инструменты в машину.

– Я просто хотел сказать, что больше шума не будет, – сообщил он на своем корявом английском. – Мы уезжаем.

– Уезжаете? Насовсем?

– Нет. До завтра. Завтра вернемся. А пока можешь высовываться из окна, если хочешь – не опасно!

– Спасибо.

Сказать больше было нечего, но я все не закрывала окно, хотя дул холодный ветер, а на мне был всего лишь тонкий джемпер. Соски застыли – то ли от холода, то ли от того, что передо мной стоял Марек. Приятели у машины стали свистеть и кричать. Он ждал, что я что-нибудь скажу, а потом протянул руку, и тогда я схватила ее и прижала к своей груди. Он смотрел мне в глаза, а пальцы слегка ласкали грудь. Мне хотелось втащить его в комнату, чтобы больше не быть одной. Мне понравился взгляд Марека. Я отняла его руку от своей груди, не сводя с него глаз. Мы совсем забыли про его друзей, но тут раздался такой свист, что Марек, смущенно улыбнувшись, крикнул что-то по-польски, и они умолкли. Марек стал спускаться.

Я закрыла окно и опустила жалюзи.

Направляясь в город, я думала о нем. Где они живут? Тоже в какой-нибудь полуразрушенной хибаре? Тут меня затошнило, пришлось выйти из вагона, чтобы подышать свежим воздухом. Сидя на ветру, я чувствовала, как внутри все сжимается. Пропустив три поезда, я поехала на четвертом, хотя меня все еще тошнило.

– Сандра, завтра у тебя выходной, – Мари с улыбкой собирала вещи и переодевалась. А мне только и хотелось, чтобы она поскорее ушла. – Спасибо, что ты берешь ночные смены, только вот… – Она испытующе посмотрела на меня.

– Просто я очень устала прошлой ночью. А Юдит было так плохо… – стала оправдываться я. Так себе оправдание, но все-таки не вранье. А честное признание чего-нибудь да стоит.

– Очень хорошо, что у тебя доброе сердце, – продолжала улыбаться Мари, застегивая сапоги, – но…

– Я знаю. Вернера надо водить в туалет. Часто. Очень часто.

Мари дружелюбно улыбнулась напоследок и скрылась в лифте.

Оставшись одна, я поймала себя на мысли о том, что все это довольно странно. Я могу делать с этими стариками все, что захочу. Они полностью в моей власти. Или это я в их власти?

Войдя в комнату Юдит, я застала ее одетой, нарумяненной и даже с алой помадой на губах. Я застыла на пороге, удивленно ее разглядывая.

– Подай мне пальто! Мы с тобой пойдем гулять. Должен ведь в городе быть хоть один ресторан с живой музыкой? Что скажешь, Эс?

Вид у Юдит был возбужденный, сна ни в одном глазу.

– Вы принимали сегодня лекарство? – спросила я.

Юдит только фыркнула в ответ.

– У тебя нет одежды посимпатичнее этого халата? Погоди, у меня для тебя кое-что найдется.

Порывшись в своих вещах, она достала голубое платье. Прижав его к груди, она стала кружиться по комнате. Я испугалась, что Юдит упадет, но она держалась молодцом.

– Надевай и пойдем! А что тут такого? Ты могла бы быть моей внучкой!

Юдит не успокоилась, пока не заставила меня надеть это приталенное платье с пышной юбкой.

– Умеешь танцевать свинг? А оркестр Сеймура Эстерваля слышала? – и, не дожидаясь ответа, Юдит подхватила меня и стала кружить, чуть не опрокинув тумбочку.

– Я веду, не забывай! – с воодушевлением воскликнула она, отбивая такт ладонью по бедру. – Я тоже когда-то не умела, да научилась за одну ночь!

Дверь в коридор я оставила открытой, чтобы услышать звонок вызова, и теперь боялась, что кто-нибудь из дежурных увидит нас, проходя мимо. Кто знает, может быть, правила проживания запрещают принимать гостей и танцевать свинг по ночам. Наконец я упала на кровать Юдит.

– Ох, какой вы были худенькой! – я еле дышала, стянутая голубой тканью.

– Ну, ты совсем не в форме, деточка! Тебе надо как следует потренироваться перед выходом!

Тут я застыла, отчетливо услышав звонок.

– Ты куда? – жалобно пискнула Юдит, когда я вылетела из комнаты.

Звонил Вернер: я вошла в его комнату, когда он пытался самостоятельно выбраться из кровати.

– Я звоню, звоню! Дело срочное!

Я помогла Вернеру встать и повела в туалет. По дороге обратно он заметил мой новый наряд, и его рука тут же, как кобра, обвилась вокруг моей талии.

– Пойдем, потанцуем?

– Ну, если я для вас достаточно хороша… – и, выкрутившись из объятий хихикающего Вернера, я уложила его в постель.

Юдит лежала в кресле, съежившись так, что головы почти не было видно из-за воротника пальто.

– Танцевать пойдем в другой раз, – заявила она. – Тебе сначала надо хорошенько выучиться…

Осторожно стянув с себя платье, я положила его на кровать.

– Кто же научил вас?

– Той ночью за окном кружил снег, – мечтательно произнесла она. – Мы знали друг друга всего несколько дней. Он был такой веселый, все шутил – впервые за долгое время со мною кто-то шутил… времена были не те.

Юдит бросила на меня серьезный взгляд.

– Как ты себя чувствуешь? Что-то ты бледная. Питаешься хорошо?

– Да, просто отлично. Рассказывайте дальше!

– Ты не похожа на себя. Взгляд у тебя не тот. Ты случайно не беременна, Сандра?

– Нет! – крикнула я, и в комнате повисла тишина. Юдит смотрела на меня, а часы на тумбочке тикали быстро-быстро. – Расскажите, ну пожалуйста, – попросила я, сглотнув комок в горле.

Юдит сделала глубокий вдох и снова улыбнулась.

– Я, конечно, испугалась, когда увидела его и того лейтенанта, что был с ним. Я вообще боялась людей в военной форме. Они зашли в магазин и сказали, что хотят выбрать шляпу. С ними были две девушки, и я, конечно, подумала, что одна – его невеста. Я вышла из закутка мастерской, увидела его и… потеряла голову. Не могла понять, кто я и почему стою тут, всего в метре от него. У него были такие глаза, какие не часто увидишь – светящиеся. Я вертела в руках шляпу и не знала, куда деваться. Похоже, все это заметили – что он и я в ту минуту были как будто одни на всем белом свете. Потом он заметил мой норвежский акцент и спросил, не Сольвейг ли меня зовут, – и встал на колени, изображая Пер Гюнта…