– Перейдем к делу. Вы были знакомы с погибшим?

– Нет, никогда не виделась с ним.

– Его сын живет в Бельфонтене, вам не довелось свести знакомство?

– Нет, мсье.

– Значит, прошлую ночь вы провели в номере?

– Да.

– Полагаю, ваша мать все время находилась рядом?

– Да, мы обе спали.

– А ваш отец?

– Он выходил ночью ненадолго. Я тогда проснулась…

– Может быть, вы услышали что-нибудь внизу?

– Нет, я почти сразу уснула.

– Вот и все, что я хотел узнать, мадемуазель. Ваш отец просил принести книгу из его сундука. И порадуйте свою мать: теперь ее черед отвечать на вопросы.

Мари с книгой вышла. В номере раздавались возмущенные причитания мадам Кланду. Старая женщина не могла смириться, что какой-то бродяжка станет ее допрашивать, словно преступницу. Она шумно уселась напротив, всем обликом выражая презрение к окружающей обстановке и своему визави.

– Я понимаю, что этот разговор вам неприятен, мадам. Спешу вас успокоить: он коснется исключительно событий прошлой ночи.

– Мои дочь и супруг склонны проявлять великодушие к отбросам вроде вас. Могу уверить, что от меня вы снисхождения не дождетесь… – она сделала паузу, сверля доктора прищуренными глазами. – Что касается прошлой ночи, я провела ее в своем гадком номере в окружении семьи.

– Да, мадемуазель уже подтвердила, что вы обе не покидали комнаты, – доктор старался держаться невозмутимо, – Насколько мне известно, ваш супруг выходил ночью?

– Да, он спускался во двор. Мне нужно объяснять, зачем?

– Это лишнее – я все-таки врач, мадам. Значит, вы тоже проснулись… Слышали что-нибудь?

– Нет. Этот хам трактирщик вместе с Греньи гуляли допоздна, но к тому времени все стихло.

– Меня интересует еще кое-что: водили ли вы знакомство с господином Греньи?

– Разумеется, нет! Что могло быть общего у меня с этим грязным дельцом?

– Его сын проживал в Бельфонтене около двух лет – он был вхож в ваш дом?

– Не припомню такого. Нет, сына Греньи я бы точно не пропустила.

– Не сомневаюсь, мадам… Благодарю за откровенность. Собственно, это все вопросы, которые у меня были.

Мари вернулась и присела рядом с матерью. Поклонившись, доктор покинул комнату и направился в номер шевалье.

Молодой дворянин мучился от тяжелого похмелья. Он не притронулся к еде и жадно опустошал кувшин с сидром, который принесла по его просьбе Элен. Шевалье с кружкой в руке открыл доктору дверь и молча пропустил его внутрь.

– Господин де Мире, простите, что заставил ждать. Я оставил наш разговор напоследок, поскольку предполагаю, что он будет самым долгим.

– Присаживайтесь, доктор. Разделите со мной завтрак. Не могу допустить, чтобы стряпня нашей прекрасной хозяйки пропала даром.

– Благодарю, я сыт, – Андре уселся напротив, – Не буду ходить вокруг да около, шевалье. Мне известно, что целью приезда покойного сюда была встреча с вами…

– А я этого как будто и не скрывал…

– Но и не говорили.

– Потому что вы меня еще не спрашивали, – ухмыльнулся де Мире.

– Какие дела вас связывали?

– Денежные, разумеется. Я задолжал купцу кругленькую сумму.

– Вы рассчитались?

– Отнюдь! Вчера мой кредит увеличился, а мое положение стало совершенно горестным.

– Как же это случилось? – поинтересовался Эрмите. Прямота шевалье начинала настораживать.

– Как вам известно, удача мне не сопутствовала последнее время. Ждать помощи от брата не приходится, поэтому я вновь решился обратиться к своему старому кредитору. И вот тут начинается самое интересное, – шевалье налил себе первую за это утро кружку вина и нерешительно заглянул в нее. – Я хочу предложить вам сделку, доктор.

– Сделку?

– Видите ли, мое положение теперь весьма затруднительно. И дело не только в деньгах. Тут замешана дружба… и даже честь.

– Это и вправду интересно. Но о какой сделке идет речь?

– Вы наверняка собираетесь обыскивать вещи покойного. Среди них есть моя долговая расписка, датированная вчерашним днем. Собственно, она мне и нужна.

– Вы предлагаете ее выкрасть?

– Зачем же так грубо! Старик мертв, а его сын – мой лучший друг. Мы сошлись, когда я приехал в город, познакомились в его лавке. Жильбер не раз выручал меня, это самая бескорыстная душа на свете! Поверьте, он с удовольствием простил бы мне все долги при иных обстоятельствах. Однако теперь я оказываюсь в весьма двусмысленном положении.

– Потому что у вас был мотив и возможность для убийства его отца?

– Мотива фактически не было! Я собирался ехать к Жильберу еще вчера: он второй месяц торчит в Сен-Клод. Но эта чертова погода, а затем мальчишка с известием о мосте разрушили все мои планы.

– Но как друг мог вам помочь? Насколько мне известно, он фактически был наемным работником у своего отца.

– Эти деньги мне были нужны, чтобы рассчитаться с долгами, а чтобы расплатиться с Греньи, потребовались бы более решительные меры. У Жильбера немало связей в городе – он вполне мог помочь мне устроиться на службу или даже взять к себе в лавку.

– Вчера вечером, шевалье, мне не показалось, что вы готовы к таким переменам в жизни, – осторожно заметил доктор.

– Я был в отчаянии, был зол! На себя, брата, на всех… До рассвета я просидел в обнимку с бочонком вина в своей комнате, а узнав об убийстве, совсем потерял голову. Попади эта бумажка в чужие руки – и рассчитывать на снисхождение Жильбера или суда мне не придется.

– Это несомненно наведет на вас подозрения.

– Да. Но я первым делом уничтожил бы расписку. А она и поныне находится где-то среди вещей старика. В этом и есть мое оправдание для разумного человека, но много ли таковых среди судейских чиновников?

– Поэтому вы и предложили мне вести расследование?

– Конечно. Собственно, вы теперь – моя последняя надежда. Я, разумеется, не останусь в долгу, если вы выполните свою часть договоренности.

“Что-то он темнит. Впрочем, доля истины в этих словах есть: расписку он бы уничтожил… если бы нашел” – подумал Андре, а вслух сказал:

– Можете на меня положиться. Пока эта бумага мне не попадалась, но обещаю искать очень внимательно. Хотелось бы узнать, о какой сумме идет речь?

– Сто золотых экю, старый проныра ссудил мне сто золотых, – горестно ответил шевалье.

– Я имел в виду, сколько вы намерены дать за эту расписку.

– Простите. Думаю, двух экю будет достаточно?