что вымотался капитально. Полночи, наверное, занимались любовью, практически без перерывов. Не иначе опять магия, куда без неё…

Но, если честно, я ни о чём не жалел. Такой мощной страсти, силы, такого желания у меня никогда раньше не было. И даже если Алма чуть-чуть меня своей магией подстегнула, то за это ей можно только спасибо сказать. Ибо любовная магия, как мне кажется, даже и магией-то не считается. Ведь ежели двое так сильно захотели друг друга, что уже совсем невтерпёж, никаким волшебством это не перебить, как ни пытайся. А вот подстегнуть — запросто. И тонус хорошо поднимает…

Проснулся я, кстати, в гордом одиночестве. Алма в постели отсутствовала. Вся кровать была в моём полном распоряжении. Одеяло явно пуховое, подушки две и тоже, наверное, с пухом. Перина… хотя это, скорее, матрас. Широкий и удивительно мягкий. Вот прям утопаешь в нём, словно в женщине… Хорошо, я не Шендерович какой-нибудь, поэтому женщину заменять матрасом не собираюсь, а иду искать настоящую. А уж когда найду…

Алму я обнаружил на кухне, возле плиты.

Но никакого секса с утра у нас, увы, не случилось. Во-первых, потому утро уже прошло, а во-вторых, она отправила меня мыться. И даже указала, куда.

Ну, я не обидчивый. Взял, да пошёл.

Бани в доме у Алмы не было. Зато имелась помывочная. Довольно просторное помещение, в середине которого стояла деревянная бочка с водой. Горячей, между прочим, водой, подогретой, вероятней всего, с помощью горючего камня.

Так вот, значит, куда я вчера воду носил, что аж чуть руки отвалились. Литров по сорок за раз, но теперь вижу: оно того стоило.

Забраться в купель оказалось истинным наслаждением.

От лесной и тюремной пыли и грязи я отмокал не менее получаса. Мыло тут, кстати, тоже присутствовало. На полочке с разными травами и отдушками. Совсем небольшой кусочек, напоминающий чем-то «Хозяйственное». Использовал его по самому минимуму, потому что в этих краях оно, видать, дорогое, и вводить хозяйку в незапланированные расходы стало бы с моей стороны полным свинством.

Из помывочной вышел, чувствуя себя совершено другим человеком — прямо как заново родился. Ещё бы одёжку свою привести в порядок, и будет вообще зашибись.

Одёжка обнаружилась на той самой лавке, где вчера вечером безуспешно пытался заснуть — выстиранная и выглаженная. Надо же! И когда, блин, успела?

— Есть будешь? — спросила Алма, когда я оделся.

Отказываться, понятное дело, не стал.

На завтрак или, скорей, на обед сегодня был наваристый мясной суп и до жути вкусная выпечка. Хозяйка тоже села за стол, но вместе со мной не трапезничала. Наверное, раньше успела, пока я дрых.

— Сегодня уходишь? — поинтересовалась она с деланым равнодушием, когда я закончил.

— Сегодня, — кивнул я, вытерев губы и отодвинувшись от стола. — Только если позволишь, хочу тебе пару вопросов задать.

— Каких?

— Я вчера вечером в небе одно созвездие видел, — неопределённо мотнул я головой в сторону двери. — Над лесом висело, похоже на пирамиду, а вверху будто глаз нарисован. Я раньше такого не замечал. Не знаешь, как называется?

— А разве на севере его нет? — усомнилась Алма.

— На севере нет. Я бы знал, — заявил я с уверенностью, которой, конечно же, не было.

— Оно называется «Око демона», — сказала хозяйка.

— А почему?

— Что почему?

— Почему оно так называется?

Женщина пожала плечами:

— Понятия не имею. Называют, и всё. Наверное, потому что похоже.

Уточнять, водятся ли здесь у них демоны и, если водятся, то как выглядят, я не решился. А то ведь мало или что? Вдруг сумасшедшим сочтёт? Поэтому спросил о другом:

— А кто такие невесты Ашкарти?

— Ты и об этом не знаешь? — изумилась Алма.

Я многозначительно усмехнулся.

— На севере много о чём не знают. У нас там другие заботы. Наверно, и муж твой тоже таким же был, пока не обтёрся.

— Да. Иннар тоже много чего не знал, когда мы с ним познакомились, — согласилась женщина, чуть подумав. — Если хочешь, могу рассказать о невестах.

— Хочу.

И она рассказала.

А когда рассказ завершился, я почесал в затылке и тихо пробормотал:

— Да уж. Попал, так попал. Вот же придурок.

Глаза у Алмы расширились.

— Так это выходит… выходит, что ты и есть этот самый, про кого в городе последних два дня только и говорят, так?

— Выходит, что так, да, — развёл я руками.

Женщина секунд пять смотрела в упор на меня, после чего решительно выдохнула:

— Тебе нельзя уезжать! По крайней мере, сегодня.

— Почему?

— Потому что сейчас тебя, наверное, ищут. Сильно ищут. И если поймают, то сразу казнят. Тебе надо спрятаться. Пересидеть где-нибудь. Неделю, а может, две. А может быть, даже и месяц, не знаю.

— И где же я этот месяц пересижу? — поинтересовался я с лёгкой усмешкой.

— Да хоть у меня, например, — всплеснула руками Алма. — Скажу, что ты родственник мужа, никто ничего не подумает. Вы ведь и вправду похожи.

— Ты хочешь, чтоб я остался? — поднял я бровь.

Женщина внезапно смутилась:

— Ну… в общем, да. Хочу… Если ты, конечно, не против, — добавила она скороговоркой.

Я улыбнулся и, перегнувшись через весь стол, взял её руку в свою.

— Главное, чтобы ты не против была…

* * *

Становиться просто жильцом в её доме я категорически отказался и потребовал для себя не только кошт, но и работу.

А работы в деревенском доме хватало. Курятник почистить, крышу на сарае подправить и подлатать, огород прополоть, выяснить, почему «септик» песком забивается, и устранить неисправность, найти в заборе подгнившие доски и заменить их… Хорошо хоть, что Алма не занималась сельским хозяйством впрямую, как фермерша — заботы о хлебе насущном ограничивались только подворьем, а пашен и пастбищ она не имела, а значит, пахать и кого-то пасти не требовалось.

Основным заработком для хуторянки являлось шитьё и всё, что с ним связано. Бо́льшую часть дня она, как правил, проводила за специальным столом, заваленным выкройками и рисунками. Швейной машинки, в привычном понимании этого слова, у неё не было. Да, наверное, и не могло быть.

Любое нормально функционирующее инженерно-механическое устройство — это только на пару процентов чьё-то изобретение. Оставшиеся девяносто восемь, без которых изобретение так и осталось бы случайным прозрением «гениального самоучки» — это технологическая среда, в которой такие прозрения не только возможны, но и предуготованы. Ни один даже суперталантливый деревенский кузнец не сможет сам по себе выковать выдержанную по всем параметрам иглу или, скажем, челнок, и уж тем более поставить на поток производство точно таких же не отличающихся друг от друга изделий.