– Василис сделал все правильно, – сказала Тиа тихо. – У Ники останутся только бледные воспоминания о нем, но эти воспоминания будут только хорошими. Я всегда буду отзываться о нем с уважением и почтением, и Ники запомнит это.

Тиа сглотнула, но сделала еще одно усилие, чтобы сказать то, что должна.

– Спасибо тебе за идею нарисовать паровозик. Это отвлекло мальчика от грустных мыслей.

– Я вспомнил, как сам рисовал картинки для дяди. Он приходил к нам и играл со мной. Я был рад этому. Позднее он приходил и увещевал моего отца остепениться ради меня, но все было зря.

Анатоль нахмурился. Он и так сказал слишком много. Он поднял глаза на Тиа и серьезно произнес:

– Нам надо поговорить.

Кристин села на софу, обитую лощеной хлопчатобумажной тканью с рисунком из цветов и птиц. Она все еще была напряжена. Миссис Хьюз принесла поднос с кофе и поставила его на столик, украшенный золоченой бронзой. В горле у Тиа пересохло, и она была рада любому напитку, чтобы немного восстановить баланс воды. Кофеин должен был также придать ей сил.

В голове продолжали всплывать воспоминания.

«Я бы выпил чашечку», – сказал Анатоль в первый день их знакомства, когда она чуть не попала под его машину. Помнил ли он это? Она не знала. Лицо его было непроницаемо.

Она смотрела на него и понимала, что его власть над ней ничуть не уменьшилась со временем. Страсть овладевала ею так же сильно, как и в тот первый раз, пять лет назад, когда она впервые увидела его.

«Он должен уйти, мне нужно заставить его…» – думала Тиа в панике.

– У Василиса есть сын, это все меняет, – серьезно сказал он.

Тиа открыто посмотрела на Анатоля:

– Почему?

Он взял чашку с кофе и сказал:

– Не глупи.

– То, что у него есть сын, ничего не меняет, – холодно произнесла она.

На слове «сын» голос ее дрогнул. Она надеялась, что Анатоль этого не заметил.

– Нет, меняет!

Он выпил кофе одним махом и со стуком поставил чашку на поднос. Он сидел на диване напротив нее, но для Тиа это было слишком близко.

– Я не позволю Ники страдать от того, что ты сделала, – сказал он.

По спине Тиа пробежал озноб.

– Ему нужна семья.

Руки Тиа задрожали, и она поставила чашку на поднос, чтобы не пролить кофе.

– У него есть семья. Я – его семья.

Анатоль возразил:

– Так же, как и я. Мальчик не может расти вдали от своего рода. – Он тяжело вздохнул. – Что бы ты ни совершила в прошлом, Тиа, мальчик не должен за это расплачиваться. Я хочу…

Она не дала ему закончить. Что‑то внутри ее взорвалось.

– Твое желание, Анатоль, не имеет никакого значения! Я мама Ники, и я единственная в ответе за него. Никто другой не может говорить, что ему делать и как расти. Ты понял меня?

Она увидела, как его лицо побледнело. Он не ожидал от нее такого взрывного ответа. Как будто она снова превратилась в горгону Медузу.

Анатоль поджал губы и сухо ответил:

– Я понимаю, ты очень устала от болезни Василиса. Его смерть, похороны подкосили тебя. Тебе нужен отдых.

Он поднялся и, как скала, возвышался над ней. Она сидела, внезапно ощутив в ногах такую слабость, что подняться и противостоять ему не было никакой возможности.

Он угрюмо посмотрел на нее.

– У тебя был трудный день, – повторил он. – Я ухожу, а ты отдыхай. Но… – Анатоль помолчал. – Но это еще не конец. Ты должна понять и принять это.

Она вскочила, как будто в ней появились силы.

– А ты, Анатоль, пойми, что не имеешь никакого отношения к моему ребенку. Моему ребенку, понял?

Тиа специально сделала акцент на слове «мой», чтобы дать ему понять, что к чему. Это было горько. Она вздернула подбородок, готовая принять любой вызов. Тиа, как львица, готова была защитить своего ребенка.

– Не приходи сюда больше. Ты дал мне понять, что обо мне думаешь. И не приближайся к моему сыну. Ему и так пришлось пережить смерть Василиса. Я не хочу, чтобы ему пришлось переживать еще и твою ко мне ненависть.

Кристин сдвинула брови. Глаза ее метали молнии.

– Держись от нас подальше.

Она подошла к двери, распахнула ее. Сердце бешено колотилось и вот‑вот могло выпрыгнуть из груди. Она должна выгнать его. Прямо сейчас.

Молча, Анатоль прошел мимо нее.

«Наконец‑то он уйдет».

У входной двери он обернулся:

– Тиа…

– Это больше не мое имя, – холодно сказала она. – Я уже давно не Тиа и никогда ею больше не буду. Я – Кристин. Василис меня так называл, без всяких сокращений. Кристин – вот кто я сейчас и ею останусь.

Кристин отвернулась и пошла прочь. Она сжимала кулаки, ногти впивались в мягкие ладони. Она чувствовала боль и радовалась ей.

Кристин поспешно дошла до гостиной, скрылась там и хлопнула дверью. Там она была в безопасности. Облокотившись о дверь, тяжело вздохнула. Голова кружилась, как будто она сейчас упадет в обморок.

«Я больше никогда не буду Тиа. Я не могу ею больше быть», – думала она.

По дороге в Лондон Анатоль гнал на полной скорости, и ему было плевать. Ему хотелось быть как можно дальше от Тиа. Кристин. Так она теперь себя называет. Так ее называл его дядя. Анатоль не хотел иметь с ней ничего общего. Не хотел ребенка.

Как Тиа могла охмурить и сделать ребенка с закоренелым холостяком, таким как Василис? У него никогда не было отношений с женщинами.

Тут выражение его лица изменилось.

«Она и не пыталась охмурить его. Ребенок уже был, когда она порвала со мной…»

Опять те же мысли. От памяти не уйдешь.

«Я думаю, что беременна», – сказала она тогда.

Слова свинцом повисли в воздухе.

Затем он услышал собственный голос:

– Так ты беременна или нет?

Тиа побледнела.

– Я не уверена, – прошептала она. – У меня задержка.

– Сколько? – спросил он.

– Примерно неделю, может больше. Я не знаю.

Анатоль принялся считать в голове последний раз ее менструации, но не смог.

– Лучше сделать тест, – сказал он. Его голос, звонкий, командный.

Она сидела бледная как полотно и смотрела на него во все глаза. Такого выражения лица он никогда у нее не видел.

– Может, нам повезло и это ложная тревога? – добавил Анатоль.