умственно отсталых, – объясняет Костя и весело улыбается. Шутит, что ли?

– Как это?..

– Очень просто. Я долго говорить не умел, слова путал. Порядок слов. Знаешь выражение «двух слов связать не может?» Я его хорошо знаю. Жуткое, скажу тебе, ощущение: внутри все слова есть, но не упорядочиваются. Вываливаются кучей, все сразу… Поэтому я больше молчал. Сидел на последней парте; а за спиной у меня стоял шкаф с учебной литературой по математике. И я всю её методично изучил; там интересные книжки были: теория поля… Таскал эти учебники домой – то есть домой было нельзя, у меня зрение плохое, и мне не разрешали читать. И я шёл в метро, садился на кольцевую ветку и там учился.

– А потом?

– Потом меня раскрыли. Понимаете, я устно у доски вообще не мог отвечать – и считался дураком. А письменно – думали, списываю ответы; решения я тоже ужасно оформлял, и почерк так себе… потом учительница пришла новенькая, первый год вообще в школе работала. И рассекретила меня. «Костя, ты хоть понимаешь, какой ты умный!» – сказала.

Он улыбнулся и даже глаза закрыл, видно было, как ему приятно это вспоминать. А потом продолжил:

– Стала заниматься со мной отдельно: учить русскому, как языку. С английским у меня было неплохо, и она догадалась: взяла учебник русского для иностранцев. Так и научился говорить. По правилам: подлежащее, сказуемое. Меня зовут Костя Николаев, я живу в Москве, я школьник… А потом в голове что-то щёлкнуло, как головоломка сошлась; и я стал говорить свободно. Сейчас особенности речи почти незаметны. Или заметны?

– Нет, – сказали мы втроём.

– И что дальше? – спросила бабушка.

– Дальше обыкновенно. Разобрался постепенно, что к чему. Любые явления жизни можно через числа описать, алгоритм составить – тогда они мне становятся понятны. Поступил в университет – там уже хорошо учился. Закончил; остался на кафедре преподавать… А тут предложили в школу. И оказалось – мне с детьми легче, чем со взрослыми. Третий год работаю; в детстве не нравилось в школе; а сейчас хорошо. И вот – Лёва появился. И мне показалось… Мы очень похожи.

* * *

Они говорят до самого вечера, про меня и про всё остальное. Бабушка мне потом сказала – ты понимаешь, что в школе этого не нужно рассказывать? Другим? Про Костину жизнь. Как будто я сам бы стал кому-то рассказывать!

Перед уходом Костя зачем-то извиняется:

– Простите, что я так много говорю. Кажется, впервые в жизни.

Потом он ушёл, а я совсем уже хотел лечь спать, – и тут увидел: письмо. От Сони. Длинное.

«Привет, Лёва. Я тоже решила написать письмо – если тебе будет скучно, не читай.

Мы поссорились с Кириллом. То есть письмо не про то, но всё равно.

Они играли в футбол, а мы с Верой смотрели, сидели на заборе. И тут они стали спорить, что-то там было или нет – а потом подрались. И одного мальчика стукнули головой об ворота. И у него кровь пошла из носа; а потом за ним приехал брат и увёз на машине, наверное, к врачу. Всё это было за несколько секунд.

А эти продолжали играть, как будто ничего не случилось. И я спросила Кирилла: что с тем мальчиком?

А он отвечает: „Откуда я знаю, он же не здесь живёт“.

Понимаешь? Как будто так важно, здесь живёт или нет.

И я подумала длинное, и решила тебе написать, что ты об этом скажешь, – это не про Кирилла.

Я подумала: люди всегда жили в состоянии войны. В древности, и потом: им надо было защищаться от врагов, завоёвывать добычу… Всегда у людей были враги-люди.

А сейчас можно жить без врагов. Заниматься музыкой, наукой. Или вишни сажать, как мой дедушка: он только и думает про свой сад. И ни с кем не ссорится.

А папа ссорится. С соседями, или если на машине едет – ругает других. И когда хоккей смотрит, кричит про «не наших» плохое. А ведь он хороший человек.

И Кирилл. Он же ты не знаешь, какой. Он стихи любит начала двадцатого века, я и поэтов не знаю таких. И на виолончели играет. Как он так может – „не здесь живёт“?!. Когда про человека же!

Я думаю, людям очень трудно уйти от этого „враги“. И они придумывают их: иногда в спорте, иногда в жизни. Мы сами привыкли ссориться с „ашками“, а ведь там Оля учится, она в музыкальной школе моя подруга. А в обычной школе – нет, она „ашка“.

Я думаю, скоро появятся новые люди. Им не нужно будет ни с кем воевать, это отвалится, как хвост. Может, ты такой человек. Тебе же неинтересно драться, а интересно число „пи“. И мой дедушка – точно такой, новый человек».

Я потом даже не знал, про что думать: про Соню или про учителя Костю. Соня умная. Но я это и раньше знал. И никак не мог заснуть, смотрел на часы. Мне хотелось увидеть, как закончится день числа «пи». Наконец на часах зажглось 0:00.

Я никогда не знаю – это ещё конец старого дня или уже начало нового? Сам момент, когда 0:00 зажигается.

Раньше твёрдо знал, что это следующий день. Но на дедушкином телефоне почему-то вместо этого зажигается 24:00. Я сначала не верил, но однажды он специально разрешил мне не спать, чтобы посмотреть.

* * *

Я проснулся очень поздно. Школу проспал. Никогда такого не было. Обычно если чуть позже встаю – голова тяжёлая. А тут ясная-ясная. Странно.

На кухне записка: «Лёва! Не смогли тебя разбудить. Я ушла в магазин, скоро вернусь. Если проснёшься раньше – на столе мюсли, залей молоком и подогрей в микроволновке».

Ничего себе, не смогли разбудить! Как же я спал!

Терпеть не могу тёплые мюсли, они становятся мягкие и тусклые. Наконец-то можно с холодным молоком их съесть. Почему-то голодный очень.

Я открыл холодильник и вдруг понял: у меня в голове такая же морозная ясность, как в морозилке. Потому что там сверкающим кристаллом сияет музыка. И я чётко её слышу. Могу сыграть и записать.

Я побежал к пианино и стал подбирать ноты. Пальцы не всегда слушались, но голова точно знала, какую клавишу нажимать. И они все звучали как надо.

Я играл, потом записывал на клеточках, своим способом; а потом, чтобы не забыть и не потерять этот кристалл, записал звук на диктофон.

Может, завтра окажется, что я ерунду написал. Но сейчас мне нравится. Впервые нравится то, что я