дверь и можете идти прочь! Чужой человек в доме нам не нужен.

Старик снова хотел разругаться, но, видя горящие глаза своей дочери, покраснел и отвернулся.

Напряженную тишину нарушила вошедшая в комнату маленькая Бетушка. Вслед за ней проскользнула Марушка.

— Мамочка, это наш дедушка? — с восторгом спросила Бетушка. — Тетушка говорила, что наш дедушка вернулся из Америки.

— О, смотрите, девочки, и какие большие! — приветливо произнес старик. — А как тебя зовут и сколько тебе лет? — спросил он, обращаясь к старшей.

Марушка молча опустила глаза.

— Ну скажи дедушке, как тебя зовут, или ты забыла? — попросила ее бабушка.

Но Марушка, ничего не говоря, смотрела вниз.

— Черная коза, — покачал головой дед. — Черная коза, вот как зовут эту девочку. Цыганка какая-то!

Он отвернулся от Марушки и наклонился к Бетушке.

— А вот эта — Кубикова! — сказал он, гладя ее по голове. — Вот она мне нравится.

— Моя фамилия Кудержикова! — запротестовала Бетушка. — А зовут меня Альжбета.

— А это наша Марушка, она ходит уже в четвертый класс и учится только на пятерки, — похвалила старшую внучку бабушка.

— Ну, эта прорубит окно в мир со своими пятерками, — ухмыльнулся старик. — А мне нравится маленькая. — И он снова погладил Бетушку по волосам.

Бетушка, вдохновленная его приветливостью, посмотрела на него и, прелестно улыбаясь, спросила:

— А что вы нам, дедушка, привезли из Америки?

— Увидишь, — напустив на себя таинственность, произнес дед, подняв указательный палец. — Я все оставил на вокзале, это очень тяжело… Пусть ребята привезут… — С этими словами он подошел к столу и молча принялся за еду. Заглатывая куски еды, сопя и не замечая ничего вокруг, он ел, словно в комнате никого, кроме него, не было.

— Да, вот были времена в Америке! — вздыхал он во время коротких пауз. — Там я мог один съесть целого гуся. Клал его перед собой, отлично запеченного, отрывал куски и каждый глоток запивал водкой. Вот было время!

Марушка смотрела на него большими карими глазами. Дедушка схватил бутылку вина, которую перед ним поставила дочь, провел ладонью по горлышку и запрокинул голову. Он пил большими, жадными глотками, не прерываясь, словно опасаясь, что кто-нибудь вырвет бутылку из рук. Внучки, остолбенев, смотрели, как вино из бутылки постепенно убывает, с бульканьем вливаясь в горло старика, как его выступающий большой кадык ходит по жилистой шее вверх-вниз все быстрее и быстрее.

Наконец дед оторвал бутылку от губ и тыльной стороной ладони вытер рот.

— Вот так, целого гуся, — продолжал он. — А здесь дают какие-то кусочки. — Затем, уставившись на Марушку помутневшим взглядом, он запел какую-то мелодию. — Это индейская, — усмехнулся он. — Наши-то я уже все забыл. Спой мне какую-нибудь нашу, словацкую!

Марушка молчала.

— Ну в чем дело? — разозлился дед. — Отличница, а петь не умеешь?

Всунув в руки зятю пустую бутылку, он выкрикнул:

— Бутылку на стол! Да только что-нибудь покрепче, чтобы мне согреться на родине. Какой-нибудь огненный напиток! Эта четвертинка можжевеловки, которую я выпил в трактире, — сущая ерунда.

8

— Что же вам старик привез из Америки? — с нетерпеливым любопытством выпытывала Зибалка. Она видела издали, как пан Кудержик вез с вокзала на тачке черный чемодан.

Бабушка упорно молчала. Ну как она объяснит любопытной соседке, почему ее муж вернулся домой с тем же самым чемоданом, с которым двадцать семь лет назад уехал в Америку?

Перед домом появилась малышка Бетушка. Улыбаясь, она жевала край фартука и переминалась с ноги на ногу.

— Ну что случилось, Бетушка? — спросила ее бабушка.

— Бабушка, — прощебетала девочка, — дедушка открыл свой отвратительный черный сундук.

Стыдливо улыбаясь, Бетушка засунула конец фартука в рот.

— Ну и что? — выдохнула бабушка.

— А потом он вытащил из него какой-то замок от крольчатника. Совсем проржавевший. Он говорит, что это американский патент.

Зибалка ладонью прикрыла рот, чтобы скрыть улыбку. Бабушка лишь вздохнула, схватила внучку за руку и направилась с ней к дверям.

— Иди посмотри сама, ребенок еще маленький, ему ничего не стоит наговорить! — крикнула Зибалка и, обратившись к проходившей мимо Студничковой, сообщила ей новость.

— Замок от крольчатника? — изумленно повторила Студничкова. — Ничего себе, хорош подарок!

Они долго шептались с Зибалкой, а потом Студничкова проронила вполголоса:

— Я бы такого муженька послала к черту!

Она уже собиралась идти своей дорогой, как вдруг открылись двери дома Кудержиковых и на пороге вновь появилась бабушка.

Соседки впились в нее глазами.

— Вот грех! — всплеснула руками старушка. — У нашего старика в чемодане всякое барахло, гвозди и ржавые замки от крольчатника!

Зибалка сочувственно посмотрела на нее, потом покачала головой и вздохнула:

— Что ж поделаешь! Чему быть, того не миновать. Господу богу виднее.

Тяжело теперь жилось Кудержиковым. От спокойствия и семейного благополучия не осталось и следа. Словно черная грозовая туча, висело над головами всех возвращение деда. В каждую секунду мог прогреметь гром. Бежали дни, недели, месяцы, а атмосфера в семье становилась все более накаленной. Систематически кому-нибудь приходилось искать деда по трактирам. Два дня в неделю он работал на других, потом получал получку и шел в кабак.

— Каждый день он, наверное, выпивает по ведру вина, — вздыхала мать. — А на детей вчера как напустился! Заявил, что насыплет им в еду битого стекла, если не оставят его в покое.

Как только старик напивался, он начинал угрожать всем, кто был рядом.

— Я отравлю вас, как крыс! — кричал он вне себя от злости.

А пьяным он был почти все время.

Где-то в глубине души у него теплились воспоминания о той решимости и намерениях, с которыми он двадцать семь лет назад там, за океаном, взялся за работу. Изрезанными в кровь пальцами он еженедельно пересчитывал получку и складывал деньги на дно черного чемодана.

— Оставьте меня в покое! — раздраженно говорил он землякам, когда они приглашали его выпить.

— Подожди, ты еще будешь выпивать, и с удовольствием! — пророчили они ему со смехом. — Мы тоже когда-то были другими.

Тогда он им не верил. Но потом попал в другие края, занялся иной работой. Друзья были такими же, только с другими лицами и именами. Он уже не противился, не отказывался, когда его приглашали выпить «огненной воды». Жадными глотками он смывал едкую пыль, оседавшую во рту, раздражающую глаза, нос, разъедавшую ладони и легкие. Пить! Пить! Только так можно забыть о нищете, о неудавшейся жизни, о невстреченном счастье.

— Я бы хотел только лежать и ничего не делать, а из бочки чтобы по шлангу мне в рот вино текло! — часто повторял он теперь.

— Мама, если бы у него выросли рога, то это был