Когда я буду за горами,

Вдали от милых черных глаз…

Рука, готовая ударить, беспомощно упала. В очерствевшем сердце что-то шевельнулось. Здена подняла голову и посмотрела на мать заплаканными глазами. Ганчарова почувствовала, что нужно что-то сделать…

В полном смятении она перебирала что-то в памяти. Ведь она тоже когда-то была молодой, у нее тоже тревожно билось сердце, но эта безумно трудная жизнь словно превратила его в камень. Теперь она не смогла бы, наверное, даже приласкать девочку.

Беспомощно взглянув на свои огрубевшие от работы руки, она глубоко вздохнула и произнесла сдавленным голосом:

— Ну что ж, у каждого есть какая-нибудь своя цель…

10

Поезд медленно тащился из Врбовцов в Весели. Было половина седьмого утра, на горы опустился туман. Марушка сидела в вагоне совсем одна. Играя тяжелыми черными косами, она не отрываясь смотрела в окно.

Она хорошо знала лишь родную Моравскую Словакию и лесосеки по склонам гор. И еще кусочек Словакии, куда от них из Врбовцов было рукой подать. Вся деревня практически находилась в Словакии, только вокзал, гостиница Ганчаровых и несколько домов относились к Моравии.

Но это еще далеко не весь мир. Неизвестный и непонятный мир, который то притягивает и пугает, то что-то сулит… Да и Братислава — это не весь мир, лишь часть, совсем малая часть Чехословакии. И там она уже была, даже не раз и совсем одна. Впервые она туда ездила, когда ходила во второй класс. Тогда они еще жили во Вноровах, а отец работал на железнодорожной станции в Весели. Тогда он посадил ее в вагон к окошку и еще раз повторил то, что она уже слышала дома от матери и бабушки: чтобы она ни у кого не брала конфеты и ничего из еды, чтобы ни с кем не выходила, даже если бы ей бог знает что наобещали, а в Братиславе чтобы она махала из окошка, потому что на перроне ее будет встречать тетя. А если вдруг они по какой-либо причине не встретятся с тетей, то не нужно терять голову. Ведь она знает адрес родственников в Братиславе.

— Никого ни о чем не спрашивай, для этого есть полицейские, — напомнил ей отец еще раз с перрона, когда поезд тронулся.

Марушка улыбнулась. Теперь ей уже не нужны такие напоминания. Она пошла уже в четвертый класс гимназии, и весной ей исполнится пятнадцать. За последние два года она выросла и похорошела, темные глаза, опушенные длинными, густыми ресницами, приобрели теплый блеск, смуглая кожа лица порозовела. На губах ее играет нежная, мечтательная улыбка.

Низкие станционные здания выплывают из тумана словно сказочные заколдованные замки.

Яворник.

Велька-над-Величкой.

Только теперь в «школьный» поезд начали садиться и другие студенты. Фанинка из Луки, Богунка из Липова, а в Блатнице под непрерывные насмешки остальных сели Стазка с Карелом. Вагон заполнился людьми, раздавались молодые веселые голоса, а взрывы смеха стирали последние, остатки сна с тяжелых век. В Весели поезд ожидала целая толпа. Они стучали в окна, махали руками и что-то кричали.

Кто-то дернул сзади Марушку за косу:

— Привет, Марушка!

Марушка узнала этот голос, и кровь бросилась ей в лицо. Фанинка из Луки многозначительно улыбнулась. Она-то хорошо знает, что Милан к Марушке неравнодушен. Вчера, войдя в вагон, он даже прошептал ей: «My golden baby»[5]. Марушка сделала вид, будто не расслышала, но Фанинка поняла все отлично, хотя сидела напротив.

My golden baby…

Поезд замедлил ход и остановился. Вноровы… Фанинка вопросительно посмотрела на подружку. На этой остановке Марушка каждый раз становилась к окну и потом уже до самой Стражнице жадными глазами смотрела на проплывающую за окном местность. Часто она здоровалась со знакомыми, обмениваясь с ними различными новостями. Ведь здесь она родилась, и здесь был, по сути, ее дом.

Однако сегодня Марушка сидела как вкопанная, углубившись в книгу. И только тогда, когда поезд вновь тронулся и студенты один за другим поднялись и направились к дверям, она закрыла книгу и резко встала.

Милан, молча наблюдавший за ней до этого момента, испуганно вскочил. Пошарив в карманах серых брюк, он вытащил из них маленький конвертик и, не говоря ни слова, сунул его Марушке в сумку. Затем поспешно пробрался через толпу к дверям и, едва поезд остановился в Стражнице, первым выскочил на перрон и как угорелый побежал от вокзала к городским воротам.

— Покажи, что он тебе дал, — попросила Фанинка, с любопытством склонившись над открытой сумкой подруги. Однако Марушка быстро защелкнула замок, резким движением головы отбросила тяжелые косы на спину, и не успела Фанинка опомниться, как сборчатая юбка Марушки уже скрылась за углом вокзала.

«Посмотреть… или не смотреть», — раздумывала она, оглядываясь на низкие дома на Весельской улице. Нет, здесь, на улице, она не может читать письмо. И нельзя даже подумать о том, чтобы войти в какие-нибудь двери.

Она прибавила шагу, сумка жгла ей руки. Она уже хотела повернуть на Беднаржскую улицу, где находилась гимназия, но вдруг раздумала. А что, если зайти в гостиницу «Черный орел»? Но перед гостиницей она вновь заколебалась. Нет, там ее могут увидеть, наверняка там есть швейцар. Она прошла еще немного дальше, ко входу в кинотеатр. Но будет ли там открыто так рано утром?..

Сердце у нее едва не выскочило из груди, когда она повернула ручку. Тяжелые ворота поддались, и Марушка проскользнула внутрь. Нетерпеливо вытащив из сумки узкий конверт, она прочла: «Барышне Марушке Кудержиковой, студентке четвертого «А» реальной гимназии в Стражнице-на-Мораве ».

Нерешительно повертев некоторое время конверт в руках, она с серьезным видом разломила красную печать с выпуклым сердечком.

«Любимая, — прочла она, и сердце у нее вновь забилось, — нет ни дня, ни часа, чтобы я не думал о твоих глубоких страдальческих глазах. Их свет показывает мне дорогу в темноте жизни, как маяк в открытом море. Твои мягкие черные волосы манят меня волшебством очаровательных ночей, оживляемых щебетанием соловья и запахом лилий. Как мне убедить тебя в моей неугасимой любви?

Любящий тебя до смерти М.

P. S. Если ты любишь яблоки, скажи, и они у тебя будут. У нас их полная кладовка. Каждое весит по меньшей мере полкило. Они с наших карликовых яблонь, которые я собственноручно окапывал, а также удобрял».

Четвертый «А» должен был все время менять аудитории. Каждым предметом они должны были заниматься в разных классах.

Все гимназисты с удовольствием ожидали бродячей жизни и